Это был всё тот же Ланселот, только в изгнании и горе. Он был неотделим от своего долга, чести, славы и теперь не мог пережить потери всех этих призраков, дающих человеку право оставаться человеком. Одна нить осталась у него, связывающая его с жизнью — его Джиневра. И к ней он обратил свой отчаянный голос:
— Как быть мне?
Она понимала, как мало может дать ему. Напитать тело жизнью, изгладить шрамы — да, но вылечить больную душу, утратившую смысл бытия? Только теперь Джиневре стало ясно, что рыцарь Ланселот Озёрный невозможен без своего короля Артура, без той эпохи, в которой был рождён и которой самоотверженно служил. Даже сама любовь к Джиневре была данью славе Пендрагона — тому, кого она отвергла. Неужели Джиневра и Ланселот — две звезды, которым суждено вечно глядеть друг на друга издалека, но никогда не встретиться и не соединиться?! Она это понимала, теперь она это понимала, как ясно стало ей, отчего в том, прежнем сне Ланселот предпочёл погибнуть, но не осквернить своей Джиневры грешной страстью. Но, этот Ланселот того не понимал, он смотрел на неё с надеждой, которую она сама столько раз внушала ему и призывала верить себе. Она слишком много опекала его и оберегала, стремясь спасти от боли, от увечья, от потери его самого и тем лишила истинного подвига, всё время подменяя его собой и своей таинстенной властью над обстоятельствами. И вот теперь этот полу-рыцарь, полу-ребёнок ждал от неё ответа, как от мудрой матери. Она поступила не лучше, чем Моргана, которая взялась чарами подталкивать победу к своему Мордреду, отчего Мордред и стал посмешищем двора.
— Всё кончено. — сказала Ланселоту королева и увидела непонимание в его глазах. — Британия погибла, Артур убит, Камелот разрушен, враги пируют на развалинах, и нам нет смысла возвращаться. Мы свободны, мой рыцарь, мы свободны.
— Но кто же я? — спросил он с горечью. — Я так похож на них. Теперь любой, кто встретит нас на дороге, примет меня за врага. Почему я так похож на них?
"Не знаю, мой рыцарь, не знаю. Мне неведомо об этом мире слишком многое. Как сказал там Мерлин: мне казалось, что я всё знаю о силах, которые владеют этим миром?"
— Это простое совпадение. — утешила она рыцаря. — Не ты похож, а те латы, которые подарил тебе Лесной Король.
— Мне подарила их фея Нимуё. — возразил он.
— Ах, да! Я ошиблась, это была фея Нимуё.
— Почему она так поступила? — напряжённо размышлял он, видимо, не в силах оправиться от той страшной правды, что открылась перед глазами всего его отряда, и последующего за тем жестокого изгнания.
— Не знаю. — ответила Джиневра. — У волшебников на всё есть свои причины, они не открывают смертным свои тайны. Так что утешься, Ланселот, и давай подумаем, как нам быть дальше.
Она с печалью сознавала, что теперь, когда они находятся так близко друг от друга, никем не тревожимые, страсть как будто угасла в Ланселоте и он лишь мучительно ищет ответ на свои больные мысли.
— Мы поищем пристанища. — утешала она его, как ребёнка. — Твои раны заживут, и мы отправимся в долгое путешествие к островам счастья.
— Раны? — машинально спросил он. — Я более не чувствую никаких ран.
О, великий дуб, какая неосторожность! Она слишком поспешила вылечить его от ран!
— Вставай, Ланселот. — сказала королева. — Хватит сидеть тут, на льду. Мы должны идти. Темнеет рано, и нам следует до ночи найти убежище, огонь, еду, тёплую одежду. Я уже много часов бреду по дорогам Уэльса, ничего не ела и замёрзла.
Это уже было очень по-человечески, это была задача для мужчины, и Ланселот немедленно пришёл в себя. Он снова почувствовал себя обязанным заботиться и оберегать, а это было лучше, чем сидеть в промёрзшей луже и задавать вопросы, на которые не было ответов.
Хорошо, что с ними был конь. Леандр выглядел прекрасно, хотя и простоял над своим хозяином около двух суток. Джиневра накинула на плечи Ланселота свой тёплый плащ из чернобурки, он взобрался в седло и протянул ей руку, приглашая сесть перед собой. Это было уже гораздо лучше, и Джиневра с охотой последовала приглашению.
Всё было, как в тот первый день, когда она попала на эту странную планету. Они ехали неспешным шагом, щадя силы Леандра, и тепло от молодого тела Ланселота постепенно охватывало Джиневру сладкой печалью. Его рука обнимала её за плечи, и это было отнюдь не то сдержанно-почтительное объятие, которым некогда обнимал её король Артур. Теперь она была, наконец-то, со своим мужчиной и после многих страданий и жестокого разочарования вдруг снова обрела надежду на свою мечту. Им только нужно пережить эту зиму, а лето вновь вернёт обоим радость жизни.
— Почему ты бросил поводья? — спросила она.
— Лошадь чувствует запахи жилья. — ответил он. — Я доверяю своему коню, он найдёт нам лучшее убежище, нежели мы сами.
Леандр, в самом деле, свернул на боковую дорогу и побрёл куда-то в лес, медленно переступая между деревьев. Он словно чуял под снегом тропу и вскоре действительно вышел к строению.
"Ещё один дольмен!" — с тревогой подумала Джиневра. На этот раз попалось им массивное сооружение из огромных плоских плит, стоящих кругом. Их шершавые бока плотно смыкались друг с другом, не оставляя ни малейшей щели. А поверх всего лежала плоская каменная крыша, поросшая высоким кустарником — очевидно, было это древнее обиталище изгнанных богов. Проём был высок — в него мог пройти даже конь. А внутри было темно, но сухо, лишь у входа наметено немного снега.
— Не нравится мне это. — с тревогой сказала Джиневра. — Я более не доверяю всем этим тайным силам.
— Я тоже. — кратко ответил Ланселот.
Но, всё же зашли внутрь и загнали коня, хотя спать в одном помещении с лошадью было бы не очень приятно. Однако, делать было нечего, и всю ночь они провели, крепко прижавшись друг ко другу и укрываясь от холода шубой Джиневры.
Глава 24
— Я отправлюсь на охоту. — сказал он на рассвете, доставая из седельной сумки лук и стрелы.
Когда Ланселот ушёл, Джиневра попыталась привести себя в порядок. Она выползла из убежища и умылась снегом, заплела в косы волосы, которым явно требовался щёлок и горячая вода. Она вообще стосковалась по своей жестяной ванне и заботам преданных служанок. Вспомнилась смерть Бракки, и горечь утраты стиснула горло Джиневры.
Служанка что-то пыталась ей сказать. Джиневра не ошиблась: девушка действительно что-то знала, но кто-то запрещал ей говорить. Ей или им. Ведь последние слова Бракки и были: нам запрещено. Кому это "нам"? Почему запрещено? Кем запрещено? Все эти мысли не давали королеве покою и заботили гораздо больше, чем отсутствие удобств.
Она обошла древнее строение кругом, оглядывая местность, и обнаружила неподалёку широкий кряжистый дуб — совсем, как тот, что остался на далёкой и недосягаемой теперь полянке в волшебном лесу Зелёного Короля. Невольно Джиневра отправилась к нему, увязая в глубоком нехоженом снегу зимнего леса. Подошла и, сама не зная зачем, провела ладонью по его шершавой коре, изрезанной глубокими морщинами. Потом пошла в обход, придерживая на плечах шубу. И испугалась, внезапно очутившись лицом к лицу с Зелёным Королём.
— Что всё это значит, сударь? — сдавленно выкрикнула королева. — Отчего вы здесь?
— Я вообще живу там, где живут дубы. — ответил он, нимало не смутившись. Выглядел он так же, как и летом, и молодая листва берёзовых листочков, которой был крыт его диковинный живой плащ, нисколько не потускнела от зимнего мороза. Но выглядел зелёный человек в эту пору и в этом месте до удивления неуместно. Лицо его всё так же было свежо и так же неестественно зелено. Глаза всё так же слегка улыбались, и эта необъяснимая весёлость неожиданно разозлила королеву.