— Плоды таковы, — прервала его Джиневра. — мы в одни в лесу, без тёплой одежды, без очага, без пищи и без ясной цели. Нам просто некуда идти. У Ланселота даже не во что одеться. Не посоветуете ли намечтать сундук с одеждой, а заодно и те доводы, которые бы убедили Ланселота в том, что это всё в порядке вещей?
— Так и я о том же! — вскричал лесной волшебник. — Как мне нравится ваша практичность! Честное слово, мы с вами родственные души! А как вы думаете, милая Джиневра, зачем тут я и почему ваш конь привёл вас к этому каменному склепу?!
И, поскольку она не отвечала, потеряв дар речи от изумления, продолжил:
— Вы, наверно, думаете: а что за идиоты построили здесь этот здоровенный каменный склеп? Отнюдь, отнюдь, моя дорогая! Это портал! И, думаете, куда он ведёт?! Ой, слепота! Вы не догадываетесь, что, помимо того, что видно вашим смертным очам, существует ещё и нечто невидимое? Сущности, которых не узреть глазам, уткнувшимся в навоз бытия! Иные сферы, которые религиозная доктрина всех времён называла раем! Проникнуть в них и пользоваться их обильными дарами, познавать тайны естества — вот что я называю расширением сознания! Так пользуйтесь же, милая!
— Как?! Как пользоваться?! — в потрясении спросила королева.
— Да просто! — в ликовании воскликнул Лесной Король. — Пожарьте своего фазана, или там, я не знаю, кабанёнка — чего там Ланселот настреляет на охоте! — и ложитесь спать в центре дольмена. Кстати, чтобы вы меня не обвиняли лишний раз в коварстве, я вам скажу, что вид доспехов, которые нашлись у озера, скорее всего, придумали вы сами, королева. Что-то было у вас в прошлом, о чём вы вспоминали, а дольмен лишь исполнил ваше желание. Древние силы — мощные, но недальновидные! Так вот, я, кажется, отвлёкся? Ложитесь спать и начинайте представлять себе то место, в каком вы желали бы жить со своим прекрасным рыцарем. Наверно, это будут вечнозелёные кущи. Я сам, признаться, не люблю зимы. И утром вы проснётесь там.
— И всё? — теряя рассудок от изумления, спросила королева.
— Да! Всё просто! — сверкнул зелёными глазами Зелёный человек.
— Я не верю… — произнесла Джиневра.
— Вот в этом всё и дело. — отозвался собеседник. — Просите Ланселота — он прост, он верит.
***
Тот ужин после долгого поста пути и бегства был крайне скуден, но непостижимо обольстителен. Не думала Джиневра, что в лишениях и холоде зимнего леса, в пустом и тёмном дольмене можно ощутить радость и блаженство. Ланселоту посчастливилось подбить зайца, он развёл костёр прямо перед входом в их убежище, ловко ободрал добычу и принялся жарить над огнём кусочки мяса, насаженные на веточки.
Джиневра с удовольствием смотрела, как ловко он управляется с трофеем — ей и в голову не приходило, что в странствиях он прекрасно обходился без посуды, без салфеток и без слуг. И вот они закутались вдвоём в меховой плащ из чернобурки, и принялись со смехом поедать нехитрое лакомство. Мясо было несолёным, и довольно жёстким, но Джиневре было весело.
— Какая гадость! — хохотала она, когда жир и пепел украсили своеобразным орнаментом пятен лиф её платья.
— А я хорош как! — заливался смехом Ланселот. — Почти в исподнем, перед дамой!
— Свинопас! — подтверждала Джиневра.
— Дровосек! — соглашался Ланселот.
В таком счастливом настроении они улеглись на полу посреди дольмена. Леандр согласился составить им компанию и тоже присуседился рядом. На его горячий круп любовники оперлись, как на высокую спинку королевского ложа и стали мечтать, забыв о ночной вьюге, разыгравшейся так кстати.
— Мне часто снился сон. — мечтательно заговорила Джиневра, пригретая в объятиях Ланселота. — Мне снилось, что иду я по зелёному лугу, сплошь усеянному мелкими цветами. Мне так тепло, так хорошо, так спокойно. Впереди широкая вода, и я откуда-то знаю, что там, за этой водой, стоит суровая зима. А в этом месте вечно живёт лето. Но, противоположного берега не вижу, потому что всё скрывает густой туман. И ещё я знаю, что никто не сможет оттуда перебраться, потому что остров, на котором я живу, волшебный. Тогда я иду далее и собираю по дороге разные цветы, плету из них венок и надеваю себе на голову. Я продолжаю путь и вхожу в волшебный лес. Как чудно там, как необыкновенно! Какие птицы перелетают с ветви на ветвь! Непуганые лани, ручные лисы, серебристые еноты! Я продолжаю путь и подхожу к простому шалашу, сложенному из ветвей. Но, в шалаше богатая постель, достойная разве опочивальни благородной дамы. И вот под шёлковыми покрывалами я вижу спящим юношу. Я приникаю к нему, он открывает глаза и я понимаю, что это мы с тобой, мой Ланселот.
— Ты видела во снах волшебный остров Авалон. — серьёзно отозвался он. — Хотел бы я там жить с тобою. Говорят, попавшие туда не старятся и вечно ощущают счастье.
— Давай же думать о лете, о радости и пусть наш завтрашний день нам принесёт встречу с необыкновенным. — прошептала она, засыпая на его плече.
Глава 25
Дверь шлюза медленно открывалась — так медленно, что хотелось крикнуть: ну что там мешает! давай скорее! Тяжёлые створки с тихим шелестом сервомоторов расползались в стороны, обнаруживая тьму, притаившуюся за ними. Из этой тьмы стала так же мучительно медленно выплывать фигура. Один шаг длился, казалось, бесконечно долго. Но вот рубчатая подошва выбила из пола долгий гул, и тот ввинтился в мозг с безжалостностью сверла. Второй шаг так же утомительно замедлен, но нет сил оторвать от него взгляд.
Аргентор делает над собой усилие и поднимает глаза, чтобы видеть входящего. Его вдруг отчего-то одолевает страх и кажется, что сейчас он увидит чудище из своих самых страшных снов. Врага, который преследовал его, и от которого до сих пор удавалось убежать.
"Только не в этот раз…" — оцепенело подумал он, с кошмарной медлительностью скользя взглядом по серебристой форменной одежде незнакомца. Страх и боль — два чувства владели командором.
Сопротивляясь, как живое существо, взгляд поднялся до нагрудной эмблемы и Аргентор отчуждённо подумал: что же это за знак такой — зелёная драконья голова? Но его интересовало то, что выше, он хотел видеть лицо вошедшего. Казалось, это и есть ответ на все его сомнения.
Он не сразу понял, что увидел, а осознав, с криком повалился на пол, рыдая и закрываясь от вошедшего руками. Это был он сам.