И все-таки я полагаю, что по крайней мере в первое время на заброшенном светиле он будет еще в мыслях спорить с Ggge. Не так-то просто ему будет перестать. Воображаю, как он, в одиночку преодолевая световые годы, продолжает ссориться с женой. Если все эти «Я же говорил!» и «Тоже мне новость!», комментировавшие рождение звезд, гонку галактик, охлаждение планет, все эти «Можешь радоваться!» и «Опять заладила…», что отмечали каждый эпизод, каждый этап, каждую вспышку их распрей и небесных катаклизмов, эти «Ну конечно, ты у нас всегда права!» и «Почему ты никогда меня не слушаешь?», без каковых история вселенной казалась бы ему безвкусной, незапоминающейся, анонимной, — если когда-нибудь эта супружеская перебранка завершится, вот будет запустение, вот пустота!
Магнитная буря*
Раскаленная газообразная материя Солнца испытывает постоянное внутреннее возмущение, которое проявляется на солнечной поверхности в виде лопающихся как пузыри протуберанцев, пятен пониженной светимости, ярких вспышек с неожиданными выбросами вещества в пространство. Когда извергнутое Солнцем облако наэлектризованного газа, приближаясь к Земле, пересекает пояса Ван Аллена, наблюдаются магнитные бури и полярное сияние.
⠀⠀ ⠀⠀
— Некоторым солнце внушает ощущение уверенности, постоянства, защищенности, — заметил Qfwfq. — Я не из их числа.
Говорят: «Вот оно, Солнце, оно было всегда, оно питает и согревает нас оттуда, сверху, через облака и ветры, всегда одинаково лучистое. Земля вертится вокруг него, одолеваемая бурями и всяческими катаклизмами, а оно — спокойное, невозмутимое — не двигается с места». Не верьте этому. То, что мы именуем Солнцем, на самом деле — непрерывно взрывающийся газ, один сплошной взрыв, длящийся уже пять миллиардов лет с постоянным извержением вещества, бесформенный и беззаконный огненный тайфун, непредсказуемый источник произвола. И мы находимся внутри его, неправда, что мы — здесь, а Солнце — там. Все это — сплошная неразрывная круговерть концентрических токов, единая ткань, — где гуще, где пореже, — рожденная одним исходным облаком, которое когда-то, сжавшись, вспыхнуло.
Да, та материя, которую Солнце извергает до сих пор, — осколки частиц, разрушенные атомы, — располагаясь вдоль магнитных линий, протянувшихся от одного земного полюса к другому, создала вокруг Земли подобие незримой оболочки. Это позволяет делать вид, будто бы мы живем в отдельном мире, где между причинами и следствиями существует некая взаимосвязь, изучив которую мы сможем ею управлять и уберечься от пучин вихрящихся вокруг нас в беспорядке элементов.
Я вот, например, стал капитаном дальнего плавания, принял командование пароходом «Галлей», и вот теперь, фиксируя в бортовом журнале широты и долготы, ветры, показания метеоприборов, радиосообщения, я приобщился к вашей убежденности, будто земною жизнью управляют зыбкие условности. Чего еще желать? Курс выверен, море спокойно, завтра мы увидим знакомые берега Уэльса, пару дней спустя войдем в темные воды устья Мерси, чтобы бросить якорь в пункте назначения — Ливерпульском порту. Жизнь мою определяет календарь, где расписаны мельчайшие подробности: от следующего плавания меня отделяют считанные дни, которые я проведу в своем спокойном загородном доме в Ланкашире.
В рубку заглядывает мистер Эванс, мой помощник.
— Lovely sun, sir![21] — И он улыбается. Я киваю — Солнце, что и говорить, для этого сезона и для этой широты необычайно ясное. Приглядевшись, я — благодаря своему дару смотреть в упор на него и не слепнуть — ясно различаю корону, хромосферу, размещение пятен и вижу… вижу то, о чем вам вряд ли стоит говорить: какие катаклизмы в этот миг сотрясают раскаленные глубины, как обрушиваются, пылая, солнечные континенты, как океаны пламени, переполняясь и выплескиваясь за края горнила, устремляются потоками невидимого излучения к Земле почти со скоростью света.
Из переговорной трубы доносится сдавленный голос рулевого Адамса:
— Стрелка компаса… Сэр, стрелка… Ну и чертовщина! Кружит как рулетка!
— Он что, под мухой?! — восклицает Эванс, но я-то знаю: все в порядке, все начинает идти своим порядком, знаю, что сейчас сюда примчится Симмонс, наш радист. Вот он, с вытаращенными глазами, — чуть не опрокинул Эванса, стоящего в дверях.
— Пропала связь, сэр! Слушаю полуфинал по боксу, и вдруг обрыв! И больше никакая станция не ловится!
— Что делать, капитан? — орет мне в трубку Адамс. — Компас сбрендил!