На Эвансе лица нет.
Пора дать им почувствовать мое превосходство.
— Спокойно, господа, это магнитная буря. Делать нечего. Препоручите свои души тому, во что кто верит, и сохраняйте хладнокровие.
Я выхожу на полубак. Висящее в зените Солнце превратило замершее море в зеркало. Застыв, стихия сделала наш «Галлей» грудой слепого лома, оживить который не способны никакие человеческие умения и таланты. Плаваем мы в Солнце, внутри солнечного взрыва, где бессильны и буссоли, и радары. От Солнца мы зависели всегда, хотя почти всегда нам удавалось забывать об этом, верить, будто произвол его нам нипочем.
И тут я замечаю ее. Подняв глаза к фок-мачте, вижу: она там. Ухватившись за флагшток, реет многомильным флагом, развеваясь на ветру, не только волосы — вся, все ее тело, столь же легкое, пылеобразное, — руки с тонкими запястьями и пышными плечами, округлые как месяц бедра, грудь как облако, нависшее над фальшбортом, складки драпировки, смешивающиеся с дымом из трубы, а дальше — с небом. Все это я видел в наэлектризованном пространстве, но яснее всего ее лицо — растворенную в воздухе скульптуру, какими украшали в прошлом корабельные носы, величавую голову Медузы с потрескивающими глазами и волосами. Она, Rah, все-таки меня настигла.
— Вот она ты, Rah, — сказал я, — все-таки нашла меня.
— А что это ты вдруг решил укрыться там, внизу?
— Хотел проверить, можно ли существовать иначе.
— Ну и как же, можно?
— Здесь я вожу суда по курсам, выверенным с помощью буссоли, ориентируюсь по компасу, мои приборы ловят радиоволны, здесь на все, что происходит, есть свои причины.
— И ты веришь в это?
Из радиорубки слышались проклятья Симмонса — тот тщился в треске электрических разрядов поймать какую-нибудь станцию.
— Нет, но я предпочитаю вести себя, как будто это так и есть, — сказал я Rah, — и до последнего играть по правилам.
— А если ясно, что нельзя?
— Тогда ложимся в дрейф. Однако же готовы в любой миг взять управление в свои руки.
— Вы сам с собой беседуете, сэр? — вновь показался белый как мел Эванс.
Я сделал важный вид.
— Пойдите, мистер Эванс, помогите Адамсу. Я полагаю, колебания магнитной стрелки будут определяться некими константами. Можно рассчитать примерный курс, а ночью будем плыть по звездам.
Ночью небосвод покрыли полосы полярного сияния, изогнутые как на спине у тигра. Rah с огненною гривой, в изысканном наряде, красовалась, возлежа на корабельных реях. Ориентироваться было невозможно.
— Ну вот мы и на полюсе, — заметил остряк Адамс, прекрасно знавший, что магнитные бури могут вызывать сияние на какой угодно широте.
Я смотрел на Rah в ночи: роскошная прическа, драгоценности, переливающиеся одежды.
— Ты принарядилась.
— Праздник все-таки — тебя нашла, — ответила она.
Мне радоваться было нечему — я вновь стал подневольным, выношенный мною план не удался.
— Все хорошеешь, — признал я.
— Ты почему сбежал? Зачем забрался в эту дыру, зачем позволил поймать себя в ловушку мира, где все имеет свои пределы?
— Я сам так захотел, — ответил я, зная, что меня ей не понять. Она не мыслила жизни иначе как в ничем не ограниченных пространствах, прорезаемых лучами, среди магнитных бурь, бросавших нас туда-сюда, она могла жить только там, где речи нет о формах и размерах.
— Опять прикидываешься, будто сам решаешь, выбираешь, определяешь? — сказала Rah. — Дурацкая привычка!
— Ты-то как сюда проникла? — осведомился я. Как она смогла преодолеть ионосферу? Сам не раз слыхал, как Rah натыкалась на нее словно бабочка, бьющаяся крылышками об оконное стекло. — Как ты сюда попала, расскажи.
Она пожала плечами.
— Порыв солнечного ветра, брешь в потолке — и вот я здесь, чтобы забрать тебя обратно.
— Забрать меня? Но ты теперь сама в ловушке. Как ты отсюда выберешься?
— Я останусь здесь. С тобой, — ответила она.
— Катастрофа, сэр! — раздался голос Симмонса, бежавшего ко мне по палубе. — Все бортовое электрооборудование перегорело!
Укрывшийся за крышкой люка Эванс схватил радиста за руку и стал, судя по жестам, внушать ему, что обращаться ко мне без толку, магнитная буря, мол, свела меня с ума и я, смотря на мачты, разговариваю сам с собой.
Я попытался поддержать собственный престиж.
— Океан пронизывают сильные электрические токи, — объяснил я, — напряжение в проводах растет, и пробки, естественно, перегорают. — Но теперь в их взглядах не читалось никакого уважения к моему рангу.
На следующий день магнитная буря над океаном ощущалась только на борту нашего судна и на немалом расстоянии вокруг. «Галлей» все так же двигался за Rah, привольно раскинувшейся в воздухе, цепляясь пальцем за радар, громоотвод или верхушку дымовой трубы. Компас походил на рыбку, бьющуюся в банке, радио по-прежнему бурлило как кастрюля, где варится горох. Посланные нам на помощь корабли не находили «Галлея»: по мере приближения к нам их приборы выходили из строя.