Ночью над «Галлеем» светилось, словно полосатое знамя, наше персональное полярное сияние. По нему-то нас и обнаружили спасательные суда. Не приближаясь к нам, чтобы не подхватить таинственную магнитную болезнь, они привели корабль на ливерпульский рейд.
По портам пошла молва: где капитан «Галлея», там аварии в электроустановках и полярные сияния. Да еще мои подручные болтали, будто я поддерживаю связь с невидимыми силами. Конечно, меня отстранили от командования «Галлеем», на получение другого судна надежды тоже не было. К счастью, на средства, скопленные мной за годы плаванья, я смог купить старый загородный дом в Ланкашире, где, как я говорил, я проводил обычно время между выходами в море, ставя свои любимые эксперименты: я прогнозировал явления природы и замерял их показатели. Дом был полон созданных мной точных измерительных приборов, среди которых был и монохроматический гелиограф, и всякий раз, сходя на берег, я с нетерпением ждал возможности заняться делом.
Итак, я поселился в Ланкашире со своей супругой Rah. И сразу у соседей в радиусе многих миль забарахлили телевизоры. Нормального изображения как не бывало: на экранах мельтешили черные и белые полоски, будто бы туда вбежала зебра, донимаемая блохами.
Я знал, что о нас ходят толки, но не беспокоился: похоже, соседи относили неполадки главным образом на счет моих экспериментов, полагая, что мои приборы до сих пор работают как прежде. Они не представляли, что у меня за жена, никогда не видели ее и не подозревали, что у нас в доме не работают не только никакие механизмы, но и электрическое освещение.
Из наших окон в темное время пробивался только свет свечей, и дом наш выглядел зловеще. Многие в округе теперь не спали по ночам, смотря, как светится полярное сияние, отныне характерное для этих мест, и немудрено, что относились к нам все подозрительней. Потом стали сбиваться с курса и с ритма перелетные птицы: в разгар зимы вдруг прилетели аисты, на вересковые пустоши садились альбатросы.
Как-то заглянул к нам пастор, его преподобие Коллинз.
— Я бы хотел потолковать, господин капитан, — он откашлялся, — кое о каких явлениях, имеющих ныне место на территории нашего прихода… не так ли?.. И о некоторых слухах…
Он стоял в дверях. Я пригласил его войти. Он не сумел скрыть оторопи, увидав, что в нашем доме все разбито вдребезги и перемешано: осколки стекол, щетки генератора, обрывки навигационных карт.
— Это не тот дом, где я был на прошлую Пасху… — пробормотал он.
Я тоже на мгновение с тоской подумал о том, какой порядок царил в удобной и прекрасно оснащенной лаборатории, которую я демонстрировал ему в прошлом году. (Его преподобие очень старался поддерживать учтивые отношения с окрестными жильцами, в особенности с теми, кто не относился к его пастве.)
Я опомнился.
— Да, кое-что мы переставили…
Пастор сразу перешел к цели своего визита. Все те странные явления, которые стали наблюдаться после того, как я привез сюда свою жену (он сделал ударение на этом слове), общественное мнение связывает именно со мною или с Госпожой Qfwfq (я вздрогнул), с которой никто, впрочем, не имеет счастья быть знакомым. Я молчал.
— Известно, каковы здесь люди, — продолжил его преподобие Коллинз. — До сих пор столько невежества и предрассудков… Само собой, прислушиваться ко всему, что говорят, нельзя… — И было непонятно, хочет ли он извиниться за неприязненное отношение прихожан или проверить, насколько пересуды обоснованны. — Но ходят несуразные слухи. Представляете, я слышал, будто бы ваша жена летала ночью над домами и раскачивалась на антеннах. «Как это? — спросил я. — Что же представляет собой эта госпожа Qfwfq? Она что, эльф, дух воздуха?» «Нет, — ответили мне, — это великанша, парящая в воздухе как облако…»
— Нет, я вас уверяю, — начал я, и сам не зная, что я собираюсь опровергнуть. — Ей приходится лежать по состоянию здоровья… понимаете?.. Поэтому мы никуда и не ходим… Однако она дома… Rah теперь почти все время дома… Если хотите, я вас познакомлю…
Конечно, его преподобие Коллинз только этого и ждал. Мне пришлось вести его в большой старый сарай, где во времена, когда здесь находилась ферма, стояли молотилки и сушилось сено. Окон не было, свет пробивался в щели, в воздухе висела пыль. И в этой пыли ясно вырисовывалась занимавшая все помещение Rah. Чуть свернувшись калачиком, она держала одну руку на колене, а другой поглаживала как ангорского кота катушку Резерфорда. Ей приходилось пригибаться — потолок был слишком низок для нее. Как только она отрывала руку от катушки, чтобы заслонить зевок, медный провод начинал искрить, и Rah прищуривалась.