— Гдье ми есть? — взволнованно спросила немка.
— Понятия не имею. Может, забрели на съемочную площадку голливудского кино? А это декорации? Хотя теперь такие декорации никто не строит. Теперь этим компьютеры занимаются. Да и снимать фильмы в Украину никто не ездит. В Исландии дешевле. А может, ездят?
— Как ми сюдя попасть? Мнье стряшно, тут никохо ньет, найн дойче зольдатен, найн русиш, пюсто. Ньет льюди. Птиси нье поют. Ньет насьекомий. Сряшно. — Она схватила меня за руку.
— Не бойся, подумаешь, нет людей! Это даже хорошо, — ответил я и вспохватился, — а ты что, по-русски говоришь?
— Я осчень корошо поньимать русиш язик. Я раньши арбайтэн ф русиш мисия.
— В посольстве, что-ли?
— Найн. В Казаньи, хде тофарич Тукачевский хотофить наш тянкофий фойська.
— Что?! Тухачевский?!
— Я-я. Маршял Софьетишен Союзь.
— Ты что, тоже дури обкурилась? Тухаческого расстреляли в дридцать седьмом! Это было довольно давно.
— Я-я, ефо растрельять! Тофарич Стяльин профёл реформа ф сфой армия.
— Постой, постой. Почему Сталин перестрелял всяких там лубянских выкормышей и, в частности, Тухаческого, я знаю: армию от болванов и кровавых революционных палачей-маньяков надо очищать. Но ты пытаешься сказать, что ты, в то время как Тухачевский шастал по Кремлю, красуясь маршальскими звездами, находилась на казанских полигонах? Я? Я ферштейн?
— Я-я! А потём я сопрофошдать Гудериан в поездьке по русиш тянкофим зафодам. Ето било до фосточной кампаньии.
— Ага… Гудериана?
— Я! А сьедьмохо сентьября сорёк фторохо года, ето дфа днья назяд, менья перьефели в дифизия СС «Мьертвий холофа». — гордо ответила она. — Ето гросс пофишений.
Так… я в состоянии наркотического опьянения забрался неизвестно куда, получил по морде, любуюсь пирамидами Хеопса, но не в Египте, рядом стоит чокнутая фашистка — подружка Гудериана. Мило. Гудериан — это, наверно, директор психбольницы, из которой она сбежала. Тухачевский — санитар, пичкал ее транквилизаторами. Не нравится мне все это.
Я залез в рюкзак и вытащил оттуда еще один «Сникерс», раскрыл упаковку и угостил собеседницу.
— Битте шон.
— О! Амьерикан конфьетька? Гут. Данке шон.
Немка изящно вгрызлась в батончик. Голодная — сразу видно. И что мне теперь с ней делать? Из какого дурдома она сбежала? Из какой дивизии «Мертвая голова»? В Киеве есть психушка имени Павлова, под Киевом есть дурдом в Глевахе. Судя по тому, что мы находимся явно не в городской черте, то, скорее всего, дамочка рванула из Глевахи. Вернуть ее назад? И об этом ли мне надо думать? Эти вот пирамиды — архитектура для Украины не характерная. Сначала надо выяснить, где я вообще нахожусь. Может, по обкурке улетел куда-то на самолете? Стой, стой, стой. Мог ведь. Загранпаспорт и шенгенская виза у меня есть. Точно, самолетом Люфтганзы прилетел в Германию и заблудился в лесу. Невозможно? Почему нет? Я и не такие номера откалывал! Так-так. Тогда дама действительно немка и сбежала она из местной психбольницы или какого-нибудь санатория для придурков.
Я тут же начал рыться во внутреннем кармане куртки. Если я пересек границу, то в паспорте должна быть отметка. Выудил паспорт и начал листать. Последний штамп в загранпаспорте датирован прошлым годом. Лопнула красивая версия.
— У тебья короший кюртка, я думать, шьто ето нофий дойче форма, а ти фдрюг оказялься русиш, — счастливо произнесла немка, разворачивая второй «Сникерс» и принимая из моих рук флягу с кофе.
— Вообще-то я украинец.
— А какой есть рязниса?
— А никакой. С тех пор, как украинский гетьман Богдан Хмельницкий подписал с Россией военный договор о сдерживании польской шляхты и турков, в результате которого Украина попала под полный контроль России, а Запорожскую Сечь разогнали, — разницы… никакой. Разве что тяга к свободе у украинцев выше...
— А шьто есть тякое гьетьман?
— Это фюрер по-вашему. Вождь.
— Понимай. И русишен захватьить тфой стряна?
— Сначала русские, а потом коммунисты, чтоб их...
— А комюнистэн разфи нье русиши?
— Троцкий, Каганович, Уборевич, Путна, Якир, Блюхер и прочие — где здесь русские? Ты что, детка? Правда, там был еще один пропащий сифилитик, полукровка-чуваш Ульянов по бандитской кличке Ленин, но это исключение лишь подтверждает правило.
— А! Ето есть юдасы, ефреи! Майн фюрер скоро осучистфлять окончьятильний решений етот фопрес!