Глава 8.
Выигрыш проигрыша.
- Тётя Марта! Тётя Марта!
Мальчик и девочка, криками оглашая пространство, вбежали в приземистый дом, у его окон в ветрах кроной листьев шумел одинокий тополь. Женщина, с тронутыми сединой волосами, с любопытством выглянув из окна во двор, исчезла в доме, чтобы выйти на крыльцо.
- В чём дело, дети? – подбоченившись, строго спросила она – Что произошло? Что вы так громко кричите? Миша, Ира! Кажется, я с вами разговариваю.
Однако Марта Ивановна напрасно пыталась расслышать слова, наперебой выкрикиваемые детьми. Бросая взгляд на калитку, открывшуюся от чьего-то прикосновения, она вся преобразилась. На лице засияла улыбка.
- Ой! Кого я вижу? – удивляясь, женщина всплеснула руками – Виктор, сыночка! Ты ли это? Какими судьбами? Не стой, дорогой, у калитки, в избу то входи. Будь гостем. Не бойся меня, я тебя давно простила. Ох, и непоседа ты. Не слушаешься меня, даже сейчас. Иду к тебе, иду!
Худой паренёк не замедлил воспользоваться приглашением, но дойдя до крыльца с сумкой в руках, остановился. Опустил наземь тяжесть сумки, и женщина припала на его плечо.
- Мой Виктор! – голос её прервался, и она, обняв его за шею, зарыдала.
Виктор с нежностью в глазах гладил волосы, поседевшие от тяжёлых переживаний. Как мог, он успокаивал свою тётю, на сам еле сдерживал слёзы, мокроту которых до этого заботливо смахнул с лица Марты Ивановны. Седая прядь волос правильной каёмкой свисала ей на лицо, где прожитые годы прорезали глубокие морщины, что сильно огорчило Виктора.
- Ну, что вы, Марта Ивановна! Будет вам расстраиваться по пустякам. Как видите, я приехал к дяде с повинной. Что было, то прошло. К сожалению, всё светлое, связанное с Алексеем Ивановичем, не воротишь. Жизнь идёт, дорогая тётя, невзирая на наши невзгоды, – племянник выдавил из себя запоздалые слова примирения с семьёй дяди.
- Я к вам ненадолго приехал погостить. А где дядя? – спросив, Виктор озирался по сторонам – На работе?
От этих вопросов Марта Ивановна вздрогнула. Сердце болезненно сжалось. В её взоре, который она бросила на него, Виктор почувствовал нехорошее.
-Нет его! Вот уже полгода прошло, как на белом свете не стало твоего дяди. Моя подушка каждую ночь промокает от слёз, и я, страдая безмерно, ничего не могу с этим поделать.
Не поверив на слово Марте Ивановне, силой правды внушающее доверие, Виктор от этого печального известия слегка нахмурился, опечалился. Выразил свою скорбь склонённой головой. В нём не утверждалась та суровая реальность, которая недавно стряслась с его близкими родственниками. Он не выдал ни словом того, что происходило с ним в тот час.
- Что же вы, тётя, не написали мне? – спросив у тёти, дрожавшим голосом Виктор стал сетовать. – Я разделяю боль такой невосполнимой утраты.
В ответ женщина вытерла слёзы с заплаканных глаз, и платок в её ладони быстро утонул в кармане красного халата.
- Моя вина, племянничек! – не став отрицать, уже успокаиваясь, виновато произнесла Марта Ивановна. Всё понимающий взгляд женщины скользнул по лицу юноши. – Мой поступок пойми правильно, и не осуждай меня. Я по глазам вижу, какой ты. Мне не хотелось отрывать тебя от занятий, лишний раз ранить твоё чуткое к нам сердце, уберечь от волнения. Ты же знаешь, Виктор, что разбитое сердце всегда в опасности, оно от переживаний может разорваться, и никакой кардиохирург не спасёт тебя. Твой дядя хотел видеть тебя образованным человеком, но болезнь подточила его силы, и он, как я не старалась ему помочь с ней справиться, так и не смог с ней бороться. Что же ты наделал? На кого нас оставил? Когда он был живой, я хотела пойти на почту и оттуда послать в твой город телеграмму, но он запретил мне это сделать, завещав тебе свою библиотеку и неопубликованные рукописи. О! – слёзы вновь потоком хлынули из женских глаз. – Он считал свою болезнь пустяком! Опухоль головного мозга для него была пустяком, Витя! Я креплюсь, но чувство одиночества возрастает с годами. Я до сих пор не оправилась от его кончины. Безмолвно наблюдая эти горькие слёзы, что текли по щекам тёти, Виктор понимал, какое чувство преданности к умершему сыну извергается из глубин доброго сердца, но чем-нибудь помочь не мог. Виктор был так расстроен известием о смерти дяди, что даже не стал спорить с женщиной.
- Тогда перед своей кончиной он не договорил – слезливо проговорила она – Лишь его ослабшая рука безжизненно упала на простыню, в смерти он был счастлив лицом, она настигла его внезапно. Приехавший врач констатировал у него смерть от сердечного приступа. Мой сын так и не пришёл в себя, всех нас, оставив, мучится на этом свете. Эх, горькая долюшка, – вздохнула она, глядя на подошедших детей, притихших у крыльца – От кого бы человек ни уходил, а от смерти ему не скрыться. Таков, видно, закон жизни. В каждом из нас он живёт незримо, но проявляется лишь в последний миг нашего существования на этой бренной земле. Рано или поздно смерть овладеет каждым из нас, ибо мы, Витя, люди. Наступит для наших костей великий покой, и тишина распространится над могильными плитами, поросшими густой зеленью гроб - травы. Мёртвые в том и правы, что молчат. В молчании после жизни заключена их прерванная связь с покинутым миром. Они нас видят, а мы их нет, - так на похоронах объяснил мне батюшка – В этом и есть парадокс нашей жизни. Надо жалеть людей тогда, когда они живы, когда сургучом смерти не запечатаны их уста. А когда они погребены, когда сокрыты от глаз матушкой-землёй, вот тогда они не нуждаются в сожалении. Это, не знаю, как ты думаешь, было бы чудовищным оскорблением их памяти. Тех, кто рассеялся во мгле, не соберёшь в свете. Им будет всё равно, - будешь ли ты уделять почившим костям должное с твоей стороны внимание, или предашь их память преступному забвению, ежедневно погрязая во всё новые и новые земные проблемы. Приятно становится на душе, когда с замиранием сердца наблюдаешь знаки внимания живых к мёртвым. Когда видишь чьё-либо место упокоения ухоженным, а у надгробья лежат свежие цветы, чья жизнь растений была пожертвована для того, чтобы через их духовное посредничество, хоть на миг, ощутить незримое присутствие близкого и любимого человека, ушедшего в небытие. Может быть, нет-нет, да кто-нибудь и вспомнит лучезарность улыбки жившего на этом свете человека, что высвобождается из хранилища памяти. Пусть земля будет пухом всем усопшим. Хороший был человек, твой дядя, - Алексей Иванович.