— Нет, — признал Монтэйг, — не к нему. Я веду тебя к Вратам Предвестника. Отсюда ты поднимешься вверх по реке и скроешься в горах.
Неофит остановился в смущении.
— Но Терновый Венец призывает меня.
— Это так, — сказал Монтэйг, — они вызывают тебя, чтобы разорвать на части, как и всех, кто попытался пройти Путь Шипов.
— Если это наказание за мой грех…
— Ты не совершал греха! — почти прорычал Монтэйг, — твоя резьба по слоновой кости почитает примарха.
— Нет… — глаза Фелиона выглядели лихорадочно. — Искусство возвышает тиранию тщеславия.
— Мы были воинами-ремесленниками еще до того, как чужеземец поработил нас. Я видел как твои способности развивались многие годы — руки и искусство в гармонии, истинный путь Сияющего.
— Вы знали о моей ереси? — ошеломленно спросил неофит.
— Я твой сержант-наставник. Конечно я знал, — Монтэйг серьезно кивнул головой. — Я стремился защитить тебя, но кто то шпионил за тобой и предал тебя.
— Никто не предавал меня, — холодно сказал Фелион. — Я сам признал свой грех перед Терновым Венцом.
Монтэйг уставился на него.
— А вы должны признать свой, сержант-наставник, — обвинил его Фелион. — Вы нарушили веру в…
Кулак Монтэйга врезался в его лицо, с дикостью сокрушив его слова, заставив неофита отшатнуться к стене. Несмотря на это, рефлексы Фелиона были великолепны. Он смог обернуть покачивание в безумную спираль, пытаясь держать дистанцию между ними. Но Монтэйг не оставил ему шанса. Сделав шаг, он схватил Фелиона за горло и ударил снова, потом еще раз, позволив Черной Ярости завладеть собой, избавляя его от добродетели, чести и мучительной надежды.
Мы пали и мы не можем возродиться, ибо наши крылья скованы и наша кровь холодна.
Когда все закончилось, Монтэйг отступил от поломанного трупа, тяжело дыша, пытаясь подавить ярость. Он ни сколько не чувствовал себя подавленно. Он сиял.
— Еретик попытался сбежать, — громко сказал он, пробуя слова, которые он скажет Терновому Венцу. — Я представил его перед злобой Императора.
Я займу свое место в другой раз.
Джордж Манн
Палата разоблачений была укутана густой, уютной тишиной, нарушаемой лишь настойчивым скрежетом острия ножа по керамиту и отдаленными мучительными вздохами варп-двигателей боевой баржи.
Капитан Гвардии Ворона Аремис Корин сидел в одиночестве под буравящими взглядами каменных глаз сотен древних статуй, стоящих в тенистых альковах по краям палаты.
Вокруг воина были аккуратно разложены наплечники, наручи и нагрудные пластины его почтенной брони, на каждом сантиметре поверхности были выгравированы имена давно умерших ветеранов, носивших ее до него. Небольшая связка корвии — отбеленных черепов воронов, носимых в знак почтения павших в бою — лежала рядом с броней, перевитая серебряной цепью.
Корин, склонившись с ножом над одним из наплечников, сидел на мраморном полу в хлопковом одеянии свободного покроя, из-под которого проглядывала призрачно-бледная кожа на груди, плечах и руках. Черные глаза капитана скользнули по дверному проему — он услышал движение в коридоре.
— Входи, Кордэ. Мне не по себе от твоих метаний.
Капеллан гордо вошел в комнату, его тяжелые шаги отдавались в просторном помещении выстрелами болтеров.
— Я полагал, что ты пришел сюда готовиться к высадке? — произнес он, встав над Корином и отбросив тень на его труды.
Рука Аремиса замерла, и он уставился на капеллана. Кордэ все еще был в полном боевом облачении, его эбеновая броня была отделана окостеневшими останками гигантского киаварского руха. Грудная клетка птицы формировала корсет на груди, крылья неестественно распростерлись над прыжковым ранцем, словно в полете, а череп злобно смотрел на Корина мрачной вытянутой маской смерти. Кордэ наклонил голову, подражая движениям существа, на разделение чьего духа он притязал. Корин не смог припомнить, когда в последний раз видел капеллана без макабрических тотемов.
— Я готовлюсь, — сжато ответил Корин и вернулся к работе.
Кордэ не шевельнулся, и, спустя мгновение, вновь заговорил.
— Боюсь, ты слишком доверяешь капитану Даэду и библиарию Тесеону. Мы практически стали пленниками на борту этой баржи. Нам дают видимость свободы, капитан, но на самом деле это место — тюрьма.
— Мы должны верить в наших братьев, Кордэ, — произнес Корин тихим ровным голосом. — Они сражаются во имя Императора. Их приемы могут показаться незнакомыми и ненадежными — даже безграмотными — но их побуждения все же благи.
— Ты можешь быть уверен в этом? — спросил Кордэ, и было понятно, что сам он не может.
Корин снова посмотрел на Кордэ.
— Я уверен, — резко ответил он. — И не собираюсь это выслушивать. Мы делаем то, что должны. Гидеус Кралл и его мерзкая свора предателей должны быть уничтожены прежде, чем их болезнь, их порча целиком затопит Саргассов пролив.
Движение плеч Кордэ могло означать как сомнение, так и неохотное согласие.
— Мне известно, что Кралл возвел парящий собор из костей и разлагающейся плоти в окружении флота меньших боевых кораблей, сотворенных из скрепленных меж собою раздувшихся чумных трупов и вернувшихся в варп покинутых демонических судов.
— Все они сгорят, — в голосе Корина звучало обвинение. — Свет Императора изгонит их.
— Нас мало, капитан, — предупредил Кордэ. — Даже с учетом наших союзников из Медных Минотавров.
— Значит, мы будем биться яростней, дольше и целеустремленней наших врагов, — отрезал капитан.
— Ты говоришь с уверенностью прозревшего будущее, убежденный в нашем триумфе. И все же ты сидишь здесь, один, и царапаешь свое имя на наплечнике острием затупившегося кинжала, вместо того чтобы готовиться к войне. Твои действия не соответствуют словам.
Аремис с негодованием воззрился на капеллана. Он знал, что тот делает. Корина испытывали. Так Кордэ готовил его к грядущим испытаниям.
— Я вырезаю свое имя среди имен моих предков. Это почетное занятие. Так я готовлюсь к битве.
— Разве этим не должны заниматься ремесленники после твоей смерти? — прямо спросил Кордэ.
— Мы собираемся провести абордаж орбитальной крепости врага и протащить живую бомбу в созданный из плоти и костей дворец их предводителя. Никто из нас не вернется, Кордэ. Ремесленники не притронутся к моей броне.
— И все же ты говоришь о победе во свете Императора.
— Я говорю правду. Я всего лишь прагматичен, не хотелось бы умереть, не добавив свое имя к именам пращуров. Моя честь этого требует. Их духи идут рядом со мной, Кордэ, так же, как ты делишь свою броню с духом руха, чьи кости несешь на себе. Я не могу вести наших братьев к победе, не будучи уверен, что мои предки рядом. Если не буду знать, что после смерти присоединюсь к ним.
— Меня беспокоят не твои предки, а наши союзники.
— Я уже сказал, что не собираюсь это выслушивать. Ты не собьешь меня с избранного пути.
— Значит, мое дело сделано. Мы умрем вместе, брат, бок о бок в этой славной битве, и сокрушим врагов человечества.
Капеллан положил латную перчатку поверх обнаженного плеча Корина.
— Я оставлю тебя наедине с твоими приготовлениями, — он повернулся и вышел из палаты.
Испытание закончилось, но Корин был не уверен, прошел ли он его.
Подождав, пока звук шагов капеллана не затих вдали, он нанес последние штрихи ножом на пояс.
— Каликс! Я желаю облачиться для битвы! — позвал капитан, и услышал как серв спешит по проходу, где за несколько мгновений до того был Кордэ.
Скоро он будет готов. Это будет славная смерть.
Он взглянул на наплечник, на грубо вырезанные слова «АРЕМИС КОРИН», и улыбнулся.
Ник Кайм
Главную палубу “Византийца” усеивали смердящие трупы зелёнокожих. Раньше это был военный корабль, господствовавший среди звёзд — огромный крейсер типа “Кастелян”. Теперь он превратился в обломки, стал частью скитальца, который плыл в космосе и кишел паразитами.