Клоун чего-то еще в микрофон поорал, кажется, рекламировал чего-то, какой-то курорт модный, и объявляет как раз ту самую тварь, что на угря похожа. Ну, думаю, началось! И правда, прямо к нашей ложе подлетает платформа с клеткой. Этот самый «корень», который вверх тормашками, гадину свою берет, на ухо ей что-то шепчет, пузо ейное нежно поглаживает, на платформу в клетку ее загружает и намордник снимает. Ну и злющая, оказывается, эта угря. Как только ей пасть освободили, прям сразу в нашу сторону рванулась, чуть ли не зубищами в прутья клетки вцепилась, злюка такая. Только видали мы таких! Да и Цап-Царапыч, что на арене поджидал, — тоже. Вот и сошлись они зубищи на зубищи, едва платформа на опилки опустилась, и дверца клетки откинулась. Слышали бы вы, как трибуны орали. Только недолго, слабоват угорь-то оказался. Его как Цап-Царапыч ухватил зубастой пастью поперек спины, так хрусть… и все. Еще и минуты не прошло, если циферкам на табло верить, а на арене уже два угря получилось. Валяются половинки, лапками по опилкам сучат.
Замолкли трибуны от такого развития событий, а тот самый «пень» как вскочит да как заревет, я чуть не оглох, честное слово! Видели бы вы, что этот «пень» дальше творил! Как он только не ругался! И жуликами всех обзывал, и коррупционерами, и в суд грозился подать, и лавку чуть не перевернул. Нет, он, наверное, точно нашу ложу разгромил бы, и нам бы досталось до кучи. Но тут в ложу вваливаются два здоровенных гиппопо с дубинками и начинают бедному «корню» сучки его вязать. Он подергался было — да только куда там ему супротив таких туш?! Причем один из гиппопо с сержантскими нашивками извлекает такую зловещего вида пилу и самым натуральным образом грозит «корню» все его сучки-отростки отпилить на хрен. «Корень» сдался, а потом разревелся, как дитя малое. Видно, этот угорь погибший очень даже не безразличен ему был. Ну, вроде как друг детства ему этот угорь или что-то в этом роде. Опять же, денег он много проиграл.
В общем, скандал замяли, хнычущего «пня» из ложи вывели. Я вздохнул облегченно и… снова себя на табло увидел. Надо же, эти циркачи, оказывается, весь этот скандал на экране показывали в разных ракурсах. Чтобы публику в перерыве позабавить, пока счастливчики, на Царапыча деньги поставившие, свои выигрыши в кассах получить успели. Вот ведь какой жестокий мир!
Но оказалось, что успокоился я рановато. Следующую истерику учинила гусеница — соседка моя по лавке. Когда клоун с арены объявил ее номер и на арене показался тот самый зубастик, она прямо на глазах посерела. Да как запищит, мол, где это видано, чтобы монстров на бой с культурными животными выпускать?!! Что ее собаки — дипломированные бойцы, а против них выставляют чудищ неправильных! Вскочила на лапки и шавок своих чуть ли не волоком из ложи утащила.
Остался я в ложе в гордом одиночестве и в чувствах довольно смешанных. Честно говоря, не очень мне это все понравилось, особо гусеницыно бегство. Нет, надо же, сама меня сюда чуть ли не силком приволокла, а как биться — так на попятную. У нас в деревне за такие дела знаете что делают? Помню, еще позапрошлым летом Ян Соровский из старшего класса пообещал Полю Стройну с водокачки морду набить за Катю Тринкен. Вот вышли они на задний двор, все честь по чести, ремни сняли, куртки скинули. А Поль и говорит, мол…
Так и не успел я вспомнить, чем у нас в школе все это дело закончилось, потому что клоун снова соскакивает со своей платформы на арену и объявляет, наконец, семерку. Шарика моего, то есть. Ну, думаю, пора, давай, Шарик, не подкачай. Выволок я пса своего за поводок из-под лавки, глянул в глаза ему, и как-то не по себе мне стало. Ну, на первый взгляд Шарик и Шарик, мало ли у нас на Грыме собак? А тут само собой вспомнилось, как щенком я его в лесу нашел, совсем ведь малюсенький был — на ладошке умещался. Как потом молочком парным отпаивал, паразитов разных из-под панциря выводил, ушки, другими собаками покусанные, зеленкой мазал. Как на рыбалку с ним ходил, как он мне уток подстреленных из болота вытаскивал. А когда чумкой заболел! Я же его в корзинке на роллере с дедовского хутора ветеринару вез среди ночи. И поверьте, так мне Шарика моего жалко стало. Что же это я? Лучшего друга — и зубастой твари на расправу. И только потому, что захотелось мне бои эти чертовы посмотреть. Ну да, я посмотрел, а ему теперь что? Вдруг как не выдержит его панцирь? Вон у Царапыча-то зубищи какие! И останутся от моего Шарика рожки да ножки. Точнее, лапки да панцирь. Потому как вряд ли какие зубы с этим панцирем совладают.
А он сидит как ни в чем не бывало, лапкой когтистой ушко себе чешет, в глаза