Однако Софии не удается вернуться в свой Эон: Иалдабаоф - ее же сын - и его Силы совершили с нею прелюбодеяние, и так была порождена “постыдная судьба”.33 Но вот вдруг Иалдабаофа настигает запоздалое раскаяние за всё свое “творение”, и он насылает потоп на Творение Адама (а значит, косвенно и на свое), т.е. на Его Семя.34
От “вод” этого второго потопа через Ноя, наставленного Светом Пронойи, спасаются избранные Души Людей. С людьми же спасшимися, тем не менее, произошло то, что и должно было происходить согласно воле Протоархонта: “Они [Ангелы его] совратили людей, которые следовали за ними, в великие заботы, сбили их с пути многими обманами. Они старели, не имея досуга. Они умирали, не найдя истины и не познав Бога Истины.” 35
Данный Апокриф, к счастью, не имеет мало уместного здесь, в отличие от документов более сотериологической направленности, космического “счастливого конца”, но заканчивается он всё же на призывно-оптимистической ноте: “Спаситель”, т.е. сам Христос, указывает Иоанну и через него всем своим последователям путь к спасению - к спасению человека, а значит, и к прекращению вселенской драмы, к восстановлению целостности Плеромы, к расширению ее границ до пределов проявленной Вселенной. И здесь Спаситель, проповедуя гнозис Плеромы (откуда он и был послан всеблагим Метропатором), неожиданно заговорил о себе в женском роде:
“Я же, Совершенная Пронойя Всего, я изменилась в Семени Моем… И Я вошла в середину их темницы, это темница тела, и я сказала: “Тот, кто слышит, да восстанет он ото сна тяжелого…”.36
Здесь Христос-Пронойя (греки назвали бы такой андрогин Логосом) - символ того, что для создателей Апокрифа человеческая форма Христа была лишь призраком, т.е. мы можем с некоторой долей уверенности подтвердить мнение ересиологов, что Барбелогностики, которым, скорее всего, и принадлежал трактат, являлись сторонниками более или менее строгого докетизма.
Итак, исходя из той точки зрения, что вообще весь гнозис Наг Хаммади - это гнозис самопознания т.е. познания человека как микрокосма (идея, восходящая к глубокой древности), в т.ч. через познание макрокосма, весь текст можно рассматривать как путь познания, на который ступил Иоанн, а также выделить в нем следующие основные этапы:
внешний диалог незнающего с враждебным знанию собеседником;
внутренние сомнения и вопросы незнающего;
диалог незнающего с внутренним собеседником;
внутренний диалог сходит на нет с поэтапным обретением незнающим знания;
возвращение обладателя знания во внешний мир и передача знания единомышленникам.
На последнем этапе путь постижения становится путем мистериального посвящения37, а Иоанн сам становится учителем. Данный цикл может быть бесконечным. Эту схему в той или иной степени повторяют все диалогичные тексты гностиков. С точки же зрения Пронойи-Спасителя, то 1) сначала он только представлен читателю; 2) является Иоанну в зрительных образах, однако, не понятых; 3) дает Иоанну словесное откровение. Эти две линии существуют в нашем тексте в постоянном взаимопроникновении, что делает его уникальным и в этом роде, зачастую то создавая иллюзию расстановки “всех точек над i”, то иллюзию запутанности изложения.
По нашему мнению, данный текст, в отличие от многих других текстов данной Библиотеки, весьма неплохо объясняет сам себя. Достаточно только вспомнить, сколь часто при его чтении мы натыкаемся на термины “то есть…”, “что означает…”, “у людей [т.е. в Библии] именующийся…” и т.п., хотя дело не только в раскрытии терминов. Очевидно, именно в этом причина его популярности у гностиков (напомним, он встречается в Кодексах многократно). В этой связи имеет смысл (как это и делают авторы многих статей о гностиках на Западе) брать его в качестве эталонного при рассмотрении остальных текстов данной тематики.
Закончив на этом наш подробный анализ этого Апокрифа, уместнее всего будет перейти к его идейному близнецу - Евангелию Египтян, также встречающемуся в Кодексах Наг Хаммади не однажды.
2. Евангелие Египтян (III,2 и IV,2)
Евангелие Египтян представлено в двух коптских версиях, переводившихся с греческого независимо друг от друга и названных одинаково в обоих случаях. Оно никак не связано с апокрифическим Евангелием от Египтян, которое цитируется в патристической литературе.
Этот трактат, озаглавленный также как Священная Книга Великого Невидимого Духа, является эзотерическим текстом, представляющим сифианский тип гностицизма. Это - труд более сотериологической, чем Апокриф Иоанна, направленности. Поскольку небесный, мифологический Сиф нарисован здесь как Отец гностической (Пневматической) Расы, естественно, что наш трактат указывает именно на него как на автора этой “божественно инспирированной книги”. Сам трактат исследователи считают сифианским (см. Лит., 107).