В то время как любое существо, не являющееся человеком, пульсирует в ритме космической жизни, человек отгородился от нее законами Духа. То, что ему кажется как носителю самосознания в свете вполне предсказуемого представления о мире, перед метафизиком, если он достаточно глубоко проникает в суть явлений, является в свете подневольной жизни, находящейся под игом понятий! Чтобы вновь вернуть жизнь как в тело, так и в душу, все мистики, равно как и наркоманы (зная об этом или же неосознанно), пытаются погрузиться в экстаз. Для доказательства этого не хватило бы наших страниц. Поэтому ограничимся самыми простыми и примитивными доводами. У современных мыслителей в разной степени представлена мысль о том, что только человек обладает самосознанием («Я»), которое определено необходимостью быть причастным к непреходящему Духу. Если же экстаз является одухотворением Духа, то должно быть и пожертвование Духом. Это также заложено в лингвистике, в первую очередь, в лексике немецкого языка. По смыслу экстаз заключается не в том, чтобы «отступить» от бытия, а в том, чтобы «находиться вне его» (покинуть собственное «Я»). Пьяный или опьяненный в результате экстаза или воздействия психотропных веществ уже «находится вне себя», для того, чтобы «забыться», когда же он трезвеет, то вновь «приходит в себя». Тем не менее, очень важно правильно подбирать фразы для обозначения могущественного воздействия влечения. А именно то, что в какой-то момент теряется контроль над разумом, полностью совпадает с экстатическим возбуждением. Когда случаются вспышки гнева, человек тоже «забывается», «выходит из себя», а также «приходит в себя», когда миновал пик яростной агрессии. Как мы еще покажем, когда во время экстаза человек выходит из себя, он находится под властью соматических инстинктов. И если инстинкты рушат барьеры, которые намеренно сдерживают от свершения произвола, то это совершенно не то же самое, что барьеры специальной существенности. При проявлении влечения Дух существенно уменьшает значение собственной Жизни. В состоянии экстаза Дух ослабевает, но прирастает жизненная сила мира. Вожделение свидетельствует о животном начале, но экстаз раскрывает суть стихийной, элементарной жизни. Экстаз проявляется в нас в потрясающей силе волнения, которая прибывает из самых глубин. В семье индоевропейских языков есть только один, который описывает глубину и силу чувств как «неистовство», «страдание», «пафос» и «страсть». Трижды «страдание» для максимального усиления чувств, поражающих до самой глубины души! Если же задаться очевидным вопросом: что, собственно, есть страдающее, а что — страдательное, то сложно не дать очевидный ответ. Страдающим является наше пассивное подавленное «Я», которое может быть низвержено силой жизни. Всякий раз, как мы проявляем желание и формулируем мысль, мы говорим: я полагаю, я думаю и т. д. Мы пытаемся более решительно выставить свое «Я», чем это есть на самом деле. Но когда мы пережили Великое Чувство, то нам кажется неуместным и неуклюжим сказать: я чувствовал то-то. Вместо этого мы говорим: меня потрясло, меня пленило, меня поразило, меня увлекло. Что увлекает нас? Жизнь! А что она увлекает? Меня («Я»).
К этой мысли прилагается длительная серия лингвистических свидетельств о «Я» и даже «Я», которое полностью отчуждено от себя. Согласно греческой традиции мистиков именовали «энтей», то есть исполненный Божеством и деймоном. От этого у нас остались такие понятия, как «энтузиазм», «одержимость», «увлечение» или «воодушевление». В последнем слове упоминается вовсе не Дух, с помощью которого выносят суждения, а Дух как внечеловеческое существо иного рода, как, например, в случае с «духоявлением» (видением). Надо подчеркнуть, что мистика переносит в состояние экстаза из дневного бодрствования «вдохновение», «просветление», то есть не то, что почерпнуто из внутреннего «Я», а то, что привнесено снаружи. Наконец, лингвистическими доказательствами могут быть слова, которые сорвались с уст реального экстатика, а потому обладают поразительной убедительностью. Джалладин Руми, величайший ученик суфийского Ордена, провозгласил: «О сердце, воскресни, ведь смерть не вдали: Влюбись — и любовью себя исцели! Любовь без врачебного лечит канона, Она и Лукмана мудрей, и Платона: С души отрясая безверия прах, Любовь ее к небу несет на крылах!» или «Служенья ангелы мудры, пред ними в трепете миры, Моя ж любовь сильней, чем страх! — Любовью вечной я горю!» Нет никакого сомнения в том, что экстаз — это не изнеможение души, а истощение Духа, а следовательно, его поражение. А если это так, то экстаз любого духовного существа проходит через две фазы. Во-первых, фазу, в которой погибает «Я». Во-вторых, через фазу, в которой воскресает жизнь. Это подготовительная часть к Телете, тайному рукоположению, непосредственно о котором Аристотель сообщает, делая замечание: постижение тайны осуществляется не через «матейн», то есть через обучающее усвоение, а через «патейн», то есть через страдание. Таким образом, путь к истинной жизни лежит через умирание «Я», а потому смерть состоит в предвидении смерти. Ее можно пережить так же быстро, как переживают момент погружения в сон! Мы можем сказать проще: для духовного существа жизнь — это только лишь вопрос цены смерти. Прометейский человек во имя господства над природой сам отказался от природы. Именно по этой причине Ницше, говоря об истинном сообществе, назвал человечество «братством смерти»! Животное не умирает, так как оно не подозревает о смерти, оно всего лишь заканчивается. А человек умирает, и не один раз, но тысячи раз, так как на каждом шагу, каждый его день сопровождает осознание грядущего конца!