Согласно стремительному преобразованию идиопатического возбуждения в симпатическое можно различать целые расы, народы, но прежде всего возрастные группы. Загадочная тоска, которая иногда накрывает взрослых при их воспоминании о детстве, основывается на глубине и полноте жизненных наблюдений, которые ведутся со времени ранней юности. Мистическое сияние, идиопатическое блаженство — это то, что отличает благоухающие юношеские души от истощенного духом взрослого возраста. По этой причине дети много ближе к так называемым «примитивным» людям. Они не знают одиночества летнего неба, которое не омрачает их, в детские годы весь мир для них явлен волшебным садом. Жан Поль в «Леване» описывает, как играют дети друг с другом. «Так играют две фантазии, два рядом расположенных огонька, которые связаны между собой». Почти у всех «природных народов» есть обряд инициации повзрослевшего юноши, от которого церковь заимствовала, по нашему мнению, обычай конфирмации, что является культовым выражением перехода из идиопатического в симпатический возраст.
Однако в больших домах и мужских союзах «природных народов» мы однозначно видим то, что церковь позже использовала для служения делу воздержания, а именно мысль о монашеской однополости симпатических объединений. А это предостерегает нас от того, чтобы направлять Эрос в любовную среду разнополых существ. Если говорить в целом и по существу, то секс и Эрос в большей степени взаимоисключают друг друга. Так что один из величайших и самых сложных жизненных вопросов в истории человечества — о балансе между Эросом и сексом — так и останется без ответа. Попытка пропитать половые инстинкты эротическим эликсиром почти всегда заканчивалась гибелью влюбленных. Прямо противоположная попытка разлучить их приводила к отравлению и в итоге к смерти Эроса, к рассмотрению этой проблемы мы вернемся позже. Здесь мы должны подчеркнуть, что симпатический трепет действует сильнее, глубже и благороднее, когда случается между существами одного пола, нежели разного. Его вечный символ — это вовсе не двойственность мужчины и женщины, а Диоскуры, которые на своих высоких торжествах никогда не чествовали любовь, но только лишь дружбу! Или все-таки иногда любовь и праздники дают ощущение полного блаженства?! Вполне может быть! Но затем следует страшнейшая трагедия, жарко воспетая поэтами, — когда кровавые костры возносят свои искры над историей человечества. И снова из раза в раз повторяются слова Шекспира, которыми он заканчивает свою знаменитую драму: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Именно с этой точки зрения мы смотрим на проблему мужской верности. Однако изначальная греческая «мужская любовь», которая имеет очень мало общего с так называемой гомосексуальностью, была построена на объединении с подобным, что порождало «юношескую привязанность». Кто не был в детстве в восторге от рассказов о Дамоне и Финтии или об отношениях Хагена и Фолькера — героев всемирно известной братской саги! Кто не знал, что в сагах и сказках эротические узы с материнской заботой охватывали всех существ: людей, животных и даже растения! Мы можем вспомнить о трогательной дружбе собаки и воробья и также о страшном возмездии, которое свершает воробей, когда пострадал его «друг-собака»! Эрос Запада кроется под символом «братства крови», с оглядкой на который в мировой истории в качестве примера можно привести «священный отряд из Фив». Он создал поэтику гильдий и трудовых общин, ландскнехтов и пилигримов. Он до сих пор кроется в братских обычаях студенческих корпораций, чьи священные пирушки сохранили в себе достаточно из дочеловеческого возраста, чтобы некоторые из обывателей-филистеров на всю жизнь сохранили воспоминания о «старом добром братстве». Как если бы страница за страницей прошли через все кристаллические образования человечества, которое еще не было связано с принудительным семейным правом, обрекающим на счастье. Поэтому мы прерываемся и делаем следующий шаг к постижению сути космогонического Эроса, при этом проявляя принципиальное несогласие с его симпатической природой.
До сих пор мы вели речь о раздвоенности чувств, но отнюдь не о переходе от них к жажде опьянения. Если же кто-то был бы удвоен через деление, то его сущностное содержание никогда не смогло бы прийти в блаженное физическое единение. Аристофан, герой из работ Платона, утверждает, что любящие подвержены их внутреннему желанию стать одним из двух. От того, насколько быстро подобное желание было исполнено, зависит, когда были разорваны узы Эроса! Для меня уже не существо то, чем я стал. Моя и ее реальности слились в новую действительность, в которой любящий и возлюбленный более не расторгаются. Собственное возбуждение каждого из этих двух объектов направлено на то, чтобы другой сам по себе затих, растворившись в еще не разделенной действительности. Мы и раньше говорили о том, что половое влечение отнюдь не идентично Эросу, так как желание есть побуждение, потребность и стремление, а Эрос есть завершение и исполнение. Теперь мы показали, как наслаждение вместе с эротическим желанием должны отвергаться. Желание удовлетворения должно отказаться от двойственности, чтобы Эрос был неизбежным. Только эротическое состояние — это не потребность, а дарение, и потому нельзя смешивать его с эротическим -