объятием: оно хоть и соединяет полюса, но отнюдь не для того, чтобы упразднить их!
Вне всякого сомнения, великим эротиком был Платон; он ведал и возвещал о противопоставлении Эроса и трепета желаний! Двойственность экстаза была тем мостиком, по которому он заманил космический Эрос до наднебесного места собственного уранического Эроса. Образ Искупителя стал не желанным, но дарящим любовь. Спаситель не хочет суть своего ученика, но хочет его преобразить, даже если это случится страшной ценой — ценой подчинения жизни паразитическому Логосу! И если у Платона, обладавшего искусством подделки, это оставалось диалектической фальсификацией, то в подношениях фанатика Павла, одержимого злобой, явлена суть ядовитого источника аскетизма. Вот несколько образцов этих высказываний: «Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих». «Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму— делать непотребства». «Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях». «Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим».
А в данном случае намерения открывают безо всякого смущения: «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом». Ни одно толкование о священности или осквернении брака, о языческой или христианской любви не может оправдать этих фраз, которые можно дополнить десятками и даже сотнями подобных.
Мы видим, как тот, кто счел нужным отказаться от полового равенства (по каким бы причинам это ни было предпринято), не ведает об Эросе, а наслаждение для него не более чем обыкновенная щекотка! Озлобление мира и ожесточенное совокупление — это всего лишь две стороны одной и той же медали, а подчеркнутый аскетизм не что иное, как переиначенное «непотребство»! Эта «воля к власти», подпитывающая деэротизированную сексуальность, в итоге предлагает воздержание и мистический брак. Подобно обществу, основанному на законной моногамии, которое в итоге позволяет процветать проституции! «Христианство дало Эросу отпить яду: положим, он не умер от этого, но выродился в порок» (Фридрих Ницше). Если древний фаллический камень был символом космогонического Эроса, то сексуальность сможет быть важным признаком жизненных процессов. Таким образом, ненависть к миру, безумие в грехах и обесценивание момента, противостояние наслаждению — вот символ существа, которое полностью поглощено сексуальным влечением, но полностью оторвано от воздействия Эроса! И тогда из «любви» полов произрастает «борьба» полов и даже «смертельная ненависть», которые становятся средствами для достижения весьма специфических целей. Это западная форма борьбы Духа против жизненных полюсов. Если мы наконец рассмотрим духовность сугубо полового влечения, эротического удовольствия без помех, то не надо будет удивляться тому, что в словоупотреблении понятие удовольствия стало синонимом радости от свершившегося акта. Но если вернуться к эротическому наплыву, то надо задаться весьма тяжелым для понимания вопросом: как оно может оставаться симпатическим, когда из простого чувства возрастает до уровня настоящего экстаза? Как экстатик покидает «Я», преодолевает барьеры собственной уникальности, сохраняя троичность, проникает в полюса мира, при этом пребывая в опьянении, находит в себе место для соопьянения другого существа? Все описанное кажется просто-напросто невозможным и самой глубокой и последней тайной души. Мы не поднимем завесу тайны, а только лишь подведем к порогу, за которым хранится отгадка. Но подскажем, что все это проистекает из двойственности эротического опьянения.