Представьте себе двух людей, которые симпатически связаны между собой, когда их любовь (так сказать) расцветает. Но этого не случится, если в течение нескольких недель в любой произвольный момент, в любую минуту они находятся на одном и том же уровне восхищения!
Как временем огонь ее притушен. Таится в самом пламени любви Как бы нагар, которым он глушится; Равно благим ничто не пребывает, И благость, дорастя до полноты, От изобилья гибнет.
У. Шекспир
Они будут существовать совместными часами и минутами преходящего блаженства и даже экстаза, за которыми последует время потухания, когда каждый из двоих жаждет блаженной дрожи, но тщетно ищет причину того, почему она не возвращается. Переживание любящего (хотя он об этом едва ли знает) направлено не на конкретного, постоянного человека, а на его образ, подхваченный потоком времени. Поэтому великая и трагическая судьба великих влюбленных воздает должное заблуждению, будто бы эротическое состояние является продолжительным. Из молодой девушки вырастает женщина, женщина становится старухой. Из юноши вырастает мужчина, мужчина становится стариком. Каждый раз это один и тот же самый человек, который проходит по всем этим ипостасям, каждая из которых удалена друг от друга. И только в образе, который самостоятелен от подобия вещи, многое зависит от Эроса! Если Шопенгауэр говорил, что надо отказаться от проявления, чтобы перейти к идее, то мы утверждаем почти обратное: надо отказаться от понимания содержания, то есть от предмета, чтобы в итоге прийти к образу. И это относится не только к эротическому порыву, но и к созерцанию образов вообще. Я могу сотни раз видеть из своего окна лес, но испытывать к нему отношение как к предмету, о котором мыслит ботаник. Но в какой-то момент этот лес окажется залитым золотом вечернего солнца, и тогда мой взгляд изменит «Я». И тут моя душа узрит то, что никогда ранее я не видел. Может быть, это случится только на одну минуту, может быть, даже не несколько секунд. Будь это длительный или короткий промежуток, но я увижу первообраз леса. И этот образ уже не вернется ни мне, ни кому-то другому. Возможно, в этой части рассуждений возникнут возражения. Если лес является содержанием понятия, то можно утверждать, что тот, кто видел его на уровне образа, вообще не видел леса. Но если бы это произошло, то можно было бы утверждать, что удалось избавиться от оков «Я», то есть низвергнуть Дух и его понятия! Мы даем ответ, стараясь положительно переписать первообраз.
И тут мы видим, что всякое содержание воззрения несравнимо больше, нежели то, что исходит от него. Так, например, предмет, который подразумевает понятие «леса», и сам по себе вполне определенный лес не имеют никакого отношения к той цветовой гамме, которой он играет в зависимости от разного освещения. Но в момент моего созерцания, когда лес погрузился в лучи заходящего вечернего солнца, эта таинственная вибрация никак не отделима от того образа, что я переживал. В другой раз лес может качаться под ударами сильного ветра, и я снова смогу увидеть его первообраз, хотя в данном случае он будет совершенно иным, нежели прежде.
По сравнению с вполне предсказуемым восприятием, впечатление оказывается более богатым, а многочисленные свойства, которые никогда не могут быть разделены между собой, являются вполне предсказуемыми характеристиками. Однако мы можем столкнуться с возражением, весьма характерным для абстрактного мышления, что не всегда возможно отличить действие по восприятию от акта созерцания. Если использовать светочувствительную пластину, то она вполне способна уловить мгновенное впечатление от восприятия вещи и даже сохранить то, что она уловила на уровне образа. Но, в отличие от подлинного впечатления от прочих вещей, мы хотели бы вспомнить причину, по которой между ними не существовало и не могло существовать никаких различий в том, что для экстатического восприятия было бы несколько иным, нежели «лес». Как только что указывалось, из образа впечатления извлекается воображаемая вещь. И это единственное сходство между нею и содержанием самозабвенного созерцания. Ибо первообраз — это явление сущности мира, а потому самая подлинная действительность не явлена как сущее и обретенное, но рождается лишь из соприкосновения полюсов воспринимающей души с воздействующим деймоном. И от этого являются знаки. Это сиятельный трепет, который исходит в момент становления. Первообразы снабжены нимбом — это то самое впечатление, которое способен вынести Дух. Разложение нимба и анализ его составных частей являются напрасными. Напротив, мы можем попытаться пробудить в нашей памяти воспоминания о нем, подразумевая образные последствия. В лирике Древнего Китая говорится о королевской невесте как о «дереве в шелковом лесе». В одном из эпизодов индийской Махабхараты полуобнаженные герои обрисованы словами: «Тот, кто является красотой пламени, покрытый узором дыма». Сонет Эйхендорфа про умершую возлюбленную заканчивается словами: