Человечество Прометея, которое предшествовало «человечеству историческому», возвысило будущее до той же самой стадии, что и прошлое. И мы вновь вернулись к «Всемирной истории» Гераклита, которая уничтожала реальность прошлого фантазиями о будущем; она породила момент, уничтожив его ценность в прошлом и разорвав его плодотворную связь с удаленным. В конце концов, было полностью утрачено собственное прошлое, оно было самоистреблено, так как воля проявлена только в образах, в образах проявляется только прошедшее, а это само время. В «истории», понимаемой как безумие, самыми страшными словами являются «эсхатология» и «Апокалипсис». Но для нас самым важным здесь и позже является определение «до» или «после» нас.
Действительность вечна, а настоящее время пульсирует вечностью, согласно которой всякий настоящий момент по мере своего приближения представляет собой лишь то, что соскальзывает в прошлое. Теперь время представляется потоком, стремящимся по дуге из будущего в прошлое. Если же мы повернем в сторону того, что нам кажется пришедшим из будущего, то мы заметим, что это «прибывшее» должно «отбыть далее». Жизненно важная причина концепции дуальной пары «прошлое-будущее» заключается в том, что настоящее можно переживать и как «пришедшее», и как «уходящее». Так как мы обычно не возвращаемся назад (и в долгосрочной перспективе едва ли сможем), то движение вперед — это направление, в котором мы обычно движемся. Если посмотрим на удаленную точку и будем двигаться к ней, то расстояние, отделяющее нас от нее, будет сокращаться, а вот дистанция, оставленная нами позади, будет увеличиваться. Это грядущее, то есть приближающееся к нам, но в итоге пройденный момент, являющийся символом сначала приближающегося, а затем ускользающего мгновения. Каждый знает, что восход солнца заканчивается его закатом. Впрочем, удаленность остается одной и той же. Мы не можем достигнуть того момента, той дальней точки, когда удаленное станет близким, непосредственно близким. Мы не в состоянии изменить направление времени и непрерывно удаляемся от случившегося, мыслимое в будущем может быть лишь возможным, реальным может быть только лишь прошлое. Осталось лишь объяснить, почему будущее может являться как видение удаленного. Как это мы можем наблюдать в строфах Эйхендорфа. Ответ кроется в том, что, взирая на дальние образы, душа всегда удаляется от прошлого. Но мы как мыслящие существа в состоянии перенести точку созерцания вперед перед нами, тем самым увеличивая расстояние. Будущее — прошлое, спроецированное вперед! Это также относится к понятию «будущего» в естественных знаниях (в сущности, оно вневременное). Нет никакого прогнозирования будущего, которое бы не опиралось на постижение прошлого! Однако если астроном предсказывает затмение Луны, то это делает не просто в силу вероятности, а опираясь на расчеты промежутков времени, которые проходили между прошлыми затмениями. Только силы, орбитальные элементы и период вращения, что он заложил в основу своих арифметических вычислений, — точные данные, извлеченные из наблюдений за уже случившимся движением небесных светил. И этого вполне достаточно.
Чтобы определить суть экстаза, мы должны определить суть созерцания. А также самым решительным образом провести границу между удаленным характером созерцаемого образа и восприятием близкой вещи. Не все сказанное об этом оставалось недвусмысленным. Однако после метафизического определения сути расстояния, которое мы только что исследовали, и обнаружили, что прошлое само по себе, вне зависимости от того, явлено ли оно при отдалении от пространства. Соответственно, первообразы — это образы прошлого (от этого в платонической эротике заложена идея анамнеза — воспоминания). В отличие от акта восприятия, экстатические воззрения направлены на совершенно неприкосновенную действительность прошлого! Неважно, геоцентричный образ или «бесконечный», в нем доказывается подлинность «Эроса дальнего», что видится при взоре на предыдущий мир!
В зеркале сущностной теории близкое является отрезвляющим, пьянящим является только лишь удаленное. Близкое — это настоящее, отдаленное — это прошлое. От состояния созерцания возникает необоснованное чувство, что он «пойман», а не «вступил» в материнский мир прошлого, и что «духи» возвращают разные вещи! Ни Платон, ни Полтин, ни Шопенгауэр не постигли этого! Соблазненные ложным свечением Логоса, философы отказались от вечности с его вневременной границей. Они надеялись на свой рассудок, будучи непрошенными, беззаконно искали чудотворный образ Вселенной, которая их же и породила. Они пытались найти за предметами второй мир предметов, но более комфортный, отчего созерцатель призрачно сияет в ночном свете далекого прошлого. Об этом знали некоторые из поэтов, одним из них был Гете.