Галлюцинация же не могла быть наполнена мыслями, никогда не приходившими в мою голову? Не могла так обляпаться яично-желтой чистящей жижей, не могла вызывать воспоминания, похожие на кино, и при этом жить на краю кадра, словно я одновременно сижу в зрительном зале и прогуливаюсь по экрану. Да, конечно, присутствовал страх, и у меня нет божества, чтобы обратиться за его милостью, но чем скорее я достигну момента истины, тем скорее сумею разобраться с итогами – либо открою новую форму жизни во Вселенной, либо осознаю, что лишился рассудка.
Я протянул к существу руку с указующим пальцем. Я еще мог повернуть назад. Тума говорил об идеях, о науке и будущем для страны. А что, если я поймаю для вас инопланетянина, сенатор? Вдохновлю я этим национальную гордость, как вы надеялись? Нет, не может такого быть. Губы, зубы курильщика, глаза и отсутствие гениталий – что бы выявил фрейдистский анализ Куржака в этой мозаике моего воображения? Да, у матери были полные губы, часть ее образа кинозвезды. Да, у отца зубы часто бывали желтыми. Я, скорее всего, предоставлю Туме нового пациента для Бохнице, лучшего пражского заведения для душевнобольных.
Я дотронулся до ноги существа, ощутил шероховатость каждого волоска, как у гостиничного ковра, и стальную твердость кости под шерстью, и мягкую пульсацию сухой кожи.
Оно было здесь. Было.
– Ты и правда здесь, – сказал я.
– Здесь, – ответил он.
Отпустив его мохнатую лапу, я метнулся назад, безумно цепляясь за поручни на стене.
– Я хотел бы помочь тебе справиться с эмоциональным расстройством, тощий человек. К сожалению, не могу предложить тебе утешиться «Нутеллой», потому что я ее съел.
Мне было необходимо подумать, переварить, требовалось отвлечься от этого прикосновения. Я оставил создание и вернулся в лабораторию, инвентаризировал старые образцы, маниакально шерстил старые записи, создавал новые, полировал стекло и переставлял предметы на рабочем столе – лампу, стикеры для заметок, серебряные ручки, блокнот.
Я скрывался в лаборатории два часа. А когда вышел, в переходах слышался тихий храп. Существо плавало под потолком в углу Гостиной, все глаза закрыты, ноги сложены под животом, образуя почти идеальную сферу. И я понял, что нужно делать.
Я прихватил из лаборатории скальпель. Что делает ученый, столкнувшись с невероятной возможностью? Собирает данные, изучает их научными методами. Я подумал, не рискнуть ли мне вырезать образчик кожи или хотя бы сделать соскоб и поскорее вернуться в лабораторию, прежде чем существо поймет, что случилось. Был и более безопасный вариант – собрать только волосы. Так и поступим.
Если я положу образчик под микроскоп и обнаружу реальные молекулы, значит, я могу быть уверенным. Молекулы не лгут. Химические элементы правдивы. На мгновение мне захотелось просто воткнуть скальпель в живот существа, расплескать его внутренности по всему кораблю – это было бы самое осязаемое доказательство. С сильной головной болью и трясущимися руками, побочным эффектом снотворного, я приблизился к инопланетному существу, послушал его выдохи и поднял нож, решив остановиться на самом безопасном варианте – сборе волос.
Не открывая глаз, существо сказало:
– Не советую тебе следовать подобным намерениям, тощий человек.
Я вздрогнул. Это был настоящий рык.
Его глаза распахнулись. Лапы не шевельнулись.
Мои веки пульсировали, я не мог сглотнуть. Должен же быть способ. Нужно что-то поместить под микроскоп, подтвердить или опровергнуть мои ощущения. В тот момент это казалось мне важнее кражи огня с Олимпа или расщепления атома. Дальнейшее было неизбежно.
Я ткнул нож в спину существа.
Он перехватил скальпель одной лапой, три других обвились вокруг меня. Мы взлетели вверх с ужасающей скоростью, он всем весом давил мне на грудь, живот и пах. Как будто меня схватили три змеи разом. Я не мог пошевелить ничем ниже шеи.
– Ты отказываешься быть объектом моего исследования и при этом делаешь им меня, – произнесло существо.
В голосе не было гнева, только констатация факта. Скальпель поплыл в сторону иллюминатора.
– Извини. Я не хотел тебя ранить.
– Это мне известно, тощий человек. Но целостность тела неприкосновенна. В этом величайшая вселенская истина.