— Ты не серчай, Санечка, — сказала Вера, когда Сергеев уже стоял на пороге громовской квартиры. — Я аж на кухне слышала, как Никодимушка орал. А все оттого, что отец у нас хочет, чтоб люди жили правильнее.
— Извини, Сань, если чего не так, — сграбастал его вечный комэск. — Сказал тебе все потому, что имею в тебя большую надежду и веру. Дружку твоему не сказал бы.
— Ропаеву? — быстро спросил Саня.
— Ему, математику. Все учтет, дебет с кредитом сведет, а мелковат. — Стальные бугры у майора Громова напряглись, заиграли. — В бой с ним бы не пошел, — резко сказал он. — Почему — объяснить не сумею, а не пошел бы, и баста!
— Никодим Иванович, — неожиданно для самого себя сказал Саня. — У вас восемьсот сорок рублей есть? Наличными.
Громов безудержно, раскатисто захохотал, обнимая жену.
— Вот она, мать, современная молодежь! Ты погляди на него! Орел, как есть орел!
— Тебе прямо сейчас надо, Санечка? — с тревогой спросила Вера.
— Угу, — он быстро взглянул на часы. — Четырнадцать минут осталось.
— Чего же ты стоишь! — Вера оттолкнула мужа. — У человека четырнадцать минут осталось, а ты как пень!
— Дак я… — И со скоростью, которой Санька никак не ожидал, Никодим Громов исчез и тотчас появился. — Сань, считать некогда, — выпалил Громов. — Тут, кажется, девятьсот.
— Мерси боку! — заорал старлей доблестных ВВС, прыгая через пять ступенек на лестничном марше. — Завтра отчитаюсь!
Хохот майора Громова послышался ему вслед.
Не замечая ветра, невесть откуда налетевшего, Саня мчался к военторговскому магазину. Мчался самым кратчайшим путем, прыгая через кусты и лужи, словно где-то в сознании у него включился невидимый радиокомпас и стрелка, показывая направление на дальний привод, точно вела к цели. Проскользнув в торговый зал перед самым носом старушки уборщицы, уже закрывающей двери, Саня прямо с порога закричал:
— Девушки! Подождите, не уходите! Эта шуба — сорок шестого размера?
— Есть и сорок шестого. — Молоденькие продавщицы смотрели на него, как на полоумного.
— Срочно выпишите чек! Срочно!
— Касса уже закрыта.
— Девочки! — Саня схватился за сердце. — Если вы не выпишете чек, я умру на этом самом месте!
И все почему-то поверили, что Саня Сергеев и вправду немедленно умрет. И любезно выписали чек, и красиво упаковали пушистую, необыкновенной белизны шубу сорок шестого размера. Саня, подхватив пакет, галантно раскланялся и гордой, величественной походкой направился к выходу, провожаемый любопытными взглядами.
На улице творилось невесть что. Черное небо — без единого облачка — полыхало синими зарницами, звезды, словно приблизившись к земле, горели холодным, немигающим светом, Млечный Путь, обычно едва заметный, напоминал светящуюся белую дорогу с темными, как бездна, ямами по краям и в середине. Ветер неистовствовал — с ревом швырял на дома охапки прелых листьев, свистел в проводах, гнул и раскачивал деревья, выл в трубах и улюлюкал в телевизионных антеннах. Придерживая левой рукой фуражку, Саня с трудом пробирался вперед, чувствуя, как валит, сбивает с ног, бьет по лицу нестерпимо холодный воздух. Только добравшись до своего дома, он вздохнул с облегчением.
Толкнув ногой дверь — Саня ее никогда не запирал, — старлей доблестных ВВС с удивлением остановился на пороге. Всюду — на кухне, в комнате, в ванной, в коридоре — ярко, празднично горели люстры и бра. С потолка свисали бумажные и ватные снежинки, вился серпантин; паркет, усыпанный разноцветными кружочками конфетти, излучал тонкий запах свежего дерева, сиял чистотой. Санькино сердце сжалось в комок и отчаянно застучало. Словно сотня барабанщиков, взмахнув палочками, начала выбивать частую, безостановочную дробь. Руки заволновались, дрожа в пальцах, надавили на дверную ручку и ослабли — в комнате, за журнальным столиком, мирно беседуя, сидели столичный генерал и… Наташка.
— Саня! — Наташка пущенной стрелой бросилась к порогу, повисла на его шее. — Саня!
— Наташка! Наташка! Наташка! — шептал он, еще не веря в это чудо. — Как ты?.. В этом лесу?.. Откуда?..
— Ну, Саня, — Наташка отстранилась, сложила губы бантиком. — Разве ты меня не знаешь?
— Ну да, ну да, — повторял он, не слыша собственного голоса. — Конечно, это ты!.. Триста километров!.. Стой, — заволновался он. — Ты что, пешком шла?
— Понимаешь, Саня, я бы и пешком пошла, да меня товарищ генерал подобрал.
— Генерал? Какой генерал?
В глубине комнаты смущенно кашлянули, и тут Саня, будто сквозь пелену, увидел за журнальным столиком столичного генерала.
— Наталья Васильевна пыталась выяснить в штабе округа месторасположение вашей части, — сказал генерал. — Я туда по делам летал. Пришлось захватить.
— Ой, Саня! — Наташка юлой вертелась вокруг него, снимая фуражку, китель, галстук. — Я сама самолетом управляла! Здорово!
— Самолетом?
— Ну да. У Николая Дмитриевича свой самолет и замечательный экипаж. Они посадили меня в кресло, дали наушники, и я выдерживала этот… Товарищ генерал, — засмеялась она, — какой ноль я выдерживала?
— Вы, Наталья Васильевна, — улыбнулся генерал, — держали КУР ноль. То есть курсовой угол радиостанции был равен нулю, и самолет, управляемый вами, шел точно на радиомаяк. Попросту — на дальний привод.
— Вот! — Наташкины глаза сияли счастьем и гордостью. — Понял, Саня? Я вела самолет точно на твой аэродром! Ну и посадочка у нас была! — похвасталась она. — На три колеса!
Не отрываясь, Саня, как в детстве, смотрел на старого надежного друга, всем существом ощущая — не подвернись генерал со своим самолетом, Наташка все равно бы нашла его! Истоптала бы лучшие модельные туфли, изодрала в кровь ноги, прошла лесами и болотами, а нашла бы. Не хныча от боли и усталости, нежданно ввалилась бы в комнату — веселая, сияющая, гордая, — забралась бы с ногами в кресло, сказала: «Понимаешь, Саня, тут у вас такие непроходимые дебри — весь капрон изорвала. У тебя есть йод или зеленка? Тащи скорее!» Наташка, его Наташка кружилась вокруг, и это казалось самым невероятным чудом из всех чудес. В одну минуту он почувствовал на ногах мягкие тапочки, фуражка, китель, галстук, ботинки куда-то исчезли, нежные, заботливые руки усадили Саню в кресло, размешали сахар в его чашке.
— Вот, товарищ генерал, Николай Дмитриевич, — словно издалека доносился строгий Наташкин голос. — Человека до того замотали на службе — лучшего друга Пятницу не узнаёт!
Генерал засмеялся.
— А Саня у нас, между прочим, настоящий герой! — обрезала его Наташка.
— Геро-ой?
— А вы как думали? Мы с ним однажды таких здоровых хулиганов поколотили — только держись! До сих пор вежливые люди. Да, Сань?
— Вы что, Сергеев, — с любопытством спросил генерал, — спорные вопросы решаете на кулаках?
— Да мне тогда восемь лет было, товарищ генерал, — засмеялся Саня, окончательно приходя в себя, — а Пятнице, то есть Наталье Васильевне, — шесть. Она замечательный домик из песка построила, а два балбеса… — Не договорив, он вскочил из-за стола, всплеснул руками: — Наташка! Какой подарок я тебе приготовил — закачаешься! Стой, не падай!
С радостным возбуждением, чувствуя, как плещется в нем, просится наружу бесконечное, ни с чем не сравнимое счастье, бросился развязывать пакет. Шуба произвела фурор. Наташка прыгала, сияла, открыв дверцу шкафа, вертелась перед зеркалом. Генерал с улыбкой похвалил Санькин вкус и, взглянув на часы, поднялся.
— Знаю, Николай Дмитриевич, — засмеялась Наташка. — Сейчас вы поцелуете мне ручку, а потом тихо закроете за собой дверь. Чтобы я не слышала ваших секретов. Ладно, — великодушно разрешила она, — секретничайте. Только недолго.
И генерал, действительно, поцеловал Наташке ручку, а выйдя в прихожую, осторожно притворил за собой дверь.
— Александр Андреевич, — негромко сказал он, и Саня понял, что генерал хорошо знаком с его личным делом, с биографией, со всей жизнью. — Оставьте воспоминания до следующего дня. Постарайтесь хорошо выспаться. Это приказ. В пять утра вас разбудят.