— И нарекли его предки, посоветовавшись, страшным именем бога войны в угрозу агрессорам, — запричитал Марс. — Дабы, убоявшись, ни один агрессор не посмел более переходить священных рубежей Отечества нашего! Но отпрыск не оправдал надежд. Не стал суровым полководцем, а сделался вегетарианцем.
— Ты фокусник, Марс? — продолжал допытываться Саня.
— Кем только не был несчастный Марсик! И фокусником, и санитаром в морге, и каскадером. Но выяснилось — фокусников и каскадеров в космос не берут. И Марсик посвятил себя великой и могущественной физике элементарных частиц. Он сделался знаменитостью, и его пригласили в этот госпиталь на истязания. Но Марсику истязания надоели! Он просит слабонервных удалиться! Смертельный трюк!
Высокий, тонкий, в коричневом госпитальном халате и красивых мужских полусапожках — они получали обувь на время прогулок или при переходах из одной лаборатории в другую, — Марс неожиданно взвился в высоком прыжке, и размытая ручейками тропинка, по которой они шли через светлый сосновый бор, понеслась ему навстречу. Марс промчался по ней метров десять и, не снижая скорости — лишь быстрее работая ногами, — взбежал вверх по стволу вековой сосны. Ребята ахнули. Тело каскадера было абсолютно параллельно земле, и он поднялся метра на три. Застыл в мертвой точке, по-кошачьи оттолкнулся, крутанул заднее сальто, встав точно на тропинку, небрежно поправил длинные черные волосы и невозмутимо зашагал дальше.
— Артист! — выдохнул Дима. — У меня даже мурашки по спине поползли. Думал — сорвется.
Марс остановился, обернулся — печальный и строгий, — отвесил грациозный поклон:
И засмеялся по-мальчишески звонко.
— Отрывок из стихотворения «Признание» А. С. Пушкина прочитал физик-лирик Марс Неизвестный.
Им было хорошо в то утро. И сначала, и потом, когда они подошли к большому белому зданию с массивными колоннами и Саня по традиции, заведенной моряком Балтийского флота, предложил разыграть на пальцах очередь на испытания. Первым выпало идти к эскулапам Леше, вторым оказался Саня, третьим — Дима, Марс — последним.
— Если хочешь, Марсик, — предложил Саня, — можем с тобой поменяться. Иди вторым.
— Нет, — ответил он почему-то с легкой грустью. — Чему быть, того не миновать.
И отвернулся.
Никто не отметил тогда этой детали — она всплыла в памяти потом. Потом, с опозданием в несколько часов, Саня вспомнил наказы пожилой медсестры Антонины Максимовны, вспомнил излишнюю веселость и грусть Марса. А тогда они подурачились еще немного, послушали журчание ручейков, дружно направились к тяжелым, под дуб, дверям парадного входа. Одновременно предъявив свои временные пропуска, пошли по коридору к лаборатории номер семнадцать. Они шли тесно, плечом к плечу, как идут на штурм поредевшие роты или то, что от них осталось, и реальный мир с его светом, гомоном, красками, восходами и закатами начал понемногу блекнуть и растворяться в прошлом. Они слышали только звук собственных шагов, думали только о настоящем. И ничего, кроме настоящего, не помнили.
— Помолчим немного, — сказал Саня, останавливаясь. — Ну, Леша, удачи тебе!
— К черту, к черту! — Он быстро обнял всех троих и открыл дверь.
Минут десять ничего не было слышно, потом за дверью завыли электромоторы и вентиляторы. Они выли не однотонно, как воют моторы, работая на постоянных оборотах, а все время меняя окраску звука. То бархатисто шумели, почти затихая, то пронзительно взвизгивали, набирая скорость, то останавливались совсем.
— Нервничает Леша, — сказал Саня. — Рвет ручку.
Он напряженно вслушивался, стараясь не пропустить ни одной ноты из этой хорошо знакомой и понятной каждому летчику мелодии; по ее ритму, тембру, окраске, насыщенности посторонними звуками Саня зримо представлял картину происходящего за дверью, словно видел все своими глазами.
— Сань, — окликнул его Дима, для которого звуки за дверью ничего не значили. — Что на этом тренажере самое главное?
— Спокойствие и собранность, — улыбнулся старлей доблестных ВВС. — Работа тут не трудная, если в нее полностью уйти. Но стоит расслабиться — сразу начнешь отвлекаться. Причем, как я подозреваю, эскулапы сделают все, чтобы отвлечь. Но ты плюй на них с высокой колокольни, будто их не существует, и делай свое дело.
— А как они будут отвлекать?
— Как в старых сказках — методика та же. Помнишь, ведьмы, лешие, падающие деревья, болотные кикиморы — целый набор раздражителей обрушивался на доброго молодца, чтобы запугать и сбить с пути истинного. А он шел себе своим путем, ни на что не обращая внимания. И осилил дорогу!
— Я немного волнуюсь.
— Ты кто по профессии, Дима?
— Инженер, разработчик.
— Разработчик чего?
— Космических аппаратов.
— Дмитрий! — пришел в негодование Саня. — Ты проектируешь космические корабли, сам собираешься их испытывать, и вдруг перед тремя белыми халатами пасуешь! Ты ведь прошел предыдущие испытания, пройдешь и это!
— Дима, — подвинулся ближе на пару стульев Марс. — А какие корабли ты разрабатываешь?
— Ну, корабли это слишком громко, — Дима окончательно смутился. — Я занимаюсь СЖО на орбитальных станциях. Системой жизнеобеспечения. И то не всей, а отдельными узлами.
— Дим, при спуске корабль ведь горит в атмосфере. Как удается сохранить постоянную температуру в кабине спускаемого аппарата? — спросил Саня. — За бортом же тысячеградусное пламя.
— Тут используется оригинальная идея. — Инженер оживился, достал из кармана халата карандаш и листок бумаги. — Смотрите…
Очередное удивительное превращение происходило на их глазах. Дима — невысокий, светловолосый, коренастый, спокойный, всегда скромный Дима, от которого за день не услышишь и трех слов, — заговорил. Он говорил так, будто речь шла не о болтах и гайках, а о нетленных произведениях искусства, которым суждено остаться в веках и эпохах. Перед ними стоял совершенно другой человек. Властно взяв Саню за руку, он приказал ему сесть на стул. Саня покорно сел. Обычный госпитальный стул тотчас превратился в кресло космонавта, старлей доблестных ВВС — в пилота космического корабля, белый коридор — во враждебную всему живому «эфирную» среду, Марс — в аудиторию студентов-первокурсников, которым приходится объяснять простые и понятные вещи.
— Как видите, — торжественно подвел итог Дима, — СЖО, применяемая на долговременных орбитальных научных станциях, позволяет обеспечить комфорт и работоспособность сменяемым экипажам на достаточно длительное время. Можете встать, — он повернулся к Сане. — Вы мне больше не нужны.
Лекция закончилась. Но еще какое-то время Саня сидел с раскрытым ртом и не мог вымолвить ни слова. В его сознании по-прежнему звучали названия клапанов, насосов, жидкостей и газов, элементов пассивной тепловой защиты, питания, водоснабжения — всего того, что составляло самую прекрасную, самую удивительную систему космического корабля — систему, дающую жизнь. Это напоминало гипноз. Он не помнил и сотой части тех терминов, которыми сыпал Дима, но казалось, будто помнит всё. Он добровольно сдался в плен чарующей магии слова и человеческого обаяния, которое неожиданно проснулось в его скромном товарище, когда Дима заговорил о том, что любит. И его любовь оживила мертвые слова.
— Дмитрий! — пришел наконец в себя старлей доблестных ВВС. — Ты же гигант в своем деле! Зачем тебе менять профессию?
— Без космоса мне нельзя, — тихо ответил Дима. — Когда пойдут марсианские корабли, на одной телеметрии не протянешь. Тут надо знать логику работы каждого винтика в конкретных условиях космического вакуума, невесомости, радиации. Отказ одного винтика, случается, приводит к непоправимым последствиям.
— Понимаю, — сказал Саня. — Значит, марсианская программа уже отрабатывается?
— Отработана! — послышалось позади.