Проделав неизбежные процедуры с удостоверением, Саня спрятал его в карман, улыбнулся и пожал руку контролеру.
— Ну как, Миша, — спросил он. — Пишет твоя девушка?
— Спасибо, товарищ старший лейтенант, все в порядке.
— Рад за тебя.
— А вы сегодня какой-то не такой, Александр Андреевич, — заметил контролер. — Наверное, интересная работа намечается?
— Как тебе сказать, Миша. Понимаешь, я заключил безнадежное пари, но мне очень хочется его выиграть.
— Выиграете, Александр Андреевич! Обязательно выиграете. Тут до вас Командир проходил с каким-то генералом. Про вас говорили. Командир сказал: «Толковый мужик этот Сергеев. Определенно толковый».
— А ты подслушивал, да? Нехорошо подслушивать!
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — обиделся Миша. — Они проходили мимо и говорили. Вот я и услышал.
— Ну ладно, Миша. Желаю тебе спокойного дежурства.
— А вам, Александр Андреевич, — выиграть пари.
В хорошем расположении духа Саня вошел в столовую для летного состава, повесил фуражку на вешалку, остановился на пороге большого светлого зала. Тут тоже царствовал Порядок: стерильно белые скатерти на столиках, цветы, отличная сервировка, которой мог позавидовать любой работник общепита на «гражданке», неслышно и грациозно ступающие официантки в красивых передниках и белоснежных наколках — все до мелочей продумано и целесообразно. Все призвано создавать праздничное настроение воздушным асам. Вот только сами асы как-то не вписывались в интерьер. Ропаев, повесив китель на спинку стула, ковырял вилкой великолепный салат из крабов, два других летчика громко спорили о каких-то проблемах мироздания; за соседним столиком недавно прибывшая молодежь хохотала над новым анекдотом.
— Доброе утро. — Саня сел на свое место, обернулся к неслышно подплывшей официантке. — Пожалуйста, Майя, мясо по-деревенски и двойной кофе.
— Хорошо, Александр Андреевич, — улыбнулась девушка. — Вы сегодня необычно выглядите. Будто выиграли по лотерее «Волгу».
— Только собираюсь, Майя. Вот у этого типа, — Саня кивнул на мрачного Ропаева.
— Я принесу самое вкусное мясо по-деревенски и двойной кофе.
— Спасибо, Майя.
— Заигрываешь, да, — поднял глаза Ропаев, когда официантка отошла. — Надоело.
— Что надоело?
— Жрать шоколад каждый день надоело. У меня к сладкому аллергия.
— Что у тебя?
— Аллергия.
— А, — сказал Саня. — Тогда давай разыграем шоколад на «морского».
Ропаев оживился.
— Ты, Саня, настоящий товарищ. Всегда выручаешь в трудную минуту. Все готовы? Внимание! Раз… Два… Три!
Лейтенанты выбросили по три пальца: Ропаев — один, Саня — два. Считать начали с Ропаева, при счете «девять» Саня засмеялся:
— Вам придется лопать весь шоколад, капитан. Все четыре плитки!
Ропаева передернуло.
— Но у меня идея, — сказал Саня. — У моего техника — отличный сын. В свои два года и три месяца он имеет железные убеждения.
— Какие еще убеждения в два года!
— Он считает, что самое прекрасное на свете — это шоколад. По его мнению, всякий, кто хочет хоть мало-мальски прилично летать, обязан ежедневно потреблять сей продукт в несметном количестве. Для справки: того же мнения придерживается и Главком наших доблестных ВВС. В этом нетрудно убедиться, оглядев наш скромный стол.
Санька дурачился. Ну а почему, собственно, он не мог немного подурачиться? Первый Сергеев уже вышел на сцену и, получив полную свободу действий, с хитрой улыбкой смотрел на печального капитана.
— Знаешь, — нерешительно предложил Ропаев, брезгливо отодвигая от себя четыре плитки «Улыбки», — передай шоколад своему технику. Пусть хорошенько подготовит твой аэроплан. Сегодня мне предстоит пренеприятнейшее занятие — распечатывать мешок трюфелей.
— Дудки! Сегодня тебе предстоит тащить этот мешок к клубу!
— Вы, товарищ старший лейтенант, — отделавшись от шоколада, добродушно сказал Ропаев, — голословный болтун. Видите, орлы, — он повернулся к лейтенантам, внимательно слушающим их перепалку. — Этот ас утверждает, что разнесет сегодня в щепки новые мишени. Из пушки. Я поспорил на мешок трюфелей. Не хотите сделать выгодные ставки?
— Мишени? Особопрочные? Это невозможно! — Лейтенанты впились глазами в Сергеева.
— Я затыкаю уши, — сказал он. — Сейчас пойдет высшая математика. Дважды два — четыре.
— Нет, — дружно рявкнули лейтенанты. — Без всякой математики ставим два мешка против одного!
— Отлично! Итак, пять мешков великолепных конфет уже обеспечено, — дурачился Санька. — Кто больше?
— О чем спорите? — понеслось от соседних столиков.
Ропаев объяснил. Еще семь молодых летчиков, считая Санькино предприятие абсолютно безнадежным, заключили пари. Лишь один майор Громов, вечный комэск, задумчиво потягивая какао, рассудительно произнес:
— Ну особопрочные, и чего? А ничего! Ежели постараться…
— Вы боитесь спорить? — набросились на комэска лейтенанты.
— Не мальчики, — лениво сказал майор. — Я с войны ничего не боюсь. Чего спорить? И так все ясно.
— Конечно, ясно, — согласились лейтенанты.
— Ясно, — сказал майор. — Санька эти мишени как пить дать раздолбает. — И, по-крестьянски обтерев губы салфеткой, лениво, ни на кого не обращая внимания, пошел к выходу.
В лагере Санькиных противников началось легкое брожение: майор Никодим Громов пользовался у молодых летчиков большим авторитетом. По-медвежьи неуклюжий, молчаливый, он долго летал на Крайнем Севере, получил в мирное время два ордена Боевого Красного Знамени, медаль «За боевые заслуги», освоил двадцать типов самолетов, первым пришел на их дальний аэродром, затерявшийся среди леса, начинал тут с нуля, все делал своими руками. Молодые называли его за глаза «дедом», сам Командующий округом, встречаясь на аэродроме, на учениях, в военном городке, крепко тряс «деду» руку и всегда интересовался его мнением по вопросам боевой подготовки. «Дед» мог все. Даже обнаружить с высоты птичьего полета иголку в стоге сена. Не хватало ему лишь высшего образования — ни в какие училища и академии старый летчик идти не желал и навечно застрял в комэсках. Путь наверх по служебной лестнице майору Никодиму Громову был заказан. Да и не хотел он идти наверх — вполне довольствовался своей должностью, своей работой, не испытывая ни обделенности, ни ущербности.
Грузный, неуклюжий, он не забирался в кабину истребителя-бомбардировщика, а переваливал туда сначала могучие ноги, потом огромный живот, кряхтел по-стариковски, застегиваясь привязными ремнями, охал, но когда взлетал, вот когда взлетал майор Никодим Громов, все знали, что это взлетает Никодим Громов. Точность, изящество, какая-то особая, прямо балетная грациозность отличали его работу от работы всех остальных — майор. Громов имел свой почерк. И если уж он говорил, а говорил вечный комэск мало, то говорил наверняка. Старый медведь верил, что Александр Сергеев раздолбает особопрочные мишени!
— Чепуха! — скривились лейтенанты, когда перестал скрипеть пол под ногами Никодима Громова. — Все равно такого не может быть!
Но их голоса уже не отливали металлом, недавняя категоричность сменилась сомнением. Без всякой охоты доковыряв завтрак, лейтенанты вместе с недавно прибывшей молодежью облепили Саньку у выхода и потребовали объяснений. Санька объяснения давать отказался — всю дорогу на аэродром, сидя в тряском автобусе, проигрывал в уме предстоящий полет, уже жил им, не замечая ни смеха товарищей, ни ироничных взглядов. На предполетной подготовке, записав условия погоды на полигоне и по маршруту, запомнив позывные, каналы связи, эшелоны, запасные полосы на случай вынужденной посадки, пошел к своему самолету.