«Я бы ушел в народ и был до сих пор там, – будет говорит он на суде, вспоминая студенческий период своей жизни. – Цели, которые я ставил, были отчасти культурного характера, отчасти социалистического.»
Но для того, чтобы «уйти в народ», не нужно образование инженера-путейца, а вот знания врача очень могут пригодиться…
В итоге Кибальчич не стал ни инженером, ни врачом. Утопия звала, пленяла, требовала решительных действий. А тут еще неприятный инцидент, выявивший скрытую нелояльность Кибальчича по отношению к властям. Николай не был революционером, когда летом 1875 года поехал на каникулы к брату под Киев. Там он дал прочитать одному крестьянину запрещенную сказку публициста-народника Льва Тихомирова «О четырех братьях и их приключениях» (она известна также под названием «Где лучше?»).
Сюжет крамольной сказки таков.
…Неизвестно, когда именно, но не очень давно, неизвестно где, а только говорят, что в России-матушке, жили-были четыре брата: Иван и Степан, Демьян и Лука. Жили они в дремучем лесу и не знали, что делается на белом свете.
«А что, братцы, – сказал однажды Степан, – не выйти ли нам из лесу – людей посмотреть и себя показать, поискать лучшей жизни?»
Сказано – сделано. Иван взял путь на север, Степан – на юг, Демьян – на восток, а Лука – на запад. Сговорились встретиться в скором времени и если где-то отыщется такая жизнь, чтобы можно было «как сыр в масле кататься», отправиться туда всем вместе.
Получилось, однако, не совсем так, как замышляли братья. Иван на севере встретил крестьян, которых царь только что освободил от крепостного ига. Спросил он, хорошо ли им живется на свободе. И услышал ответ: «Освободили – иди, значит, куда хочешь: хоть в острог, хоть в Сибирь, хоть в могилу…» Иван заступился за мужиков, выступивших против старосты-грабителя. Его заковали в кандалы и за бунт отправили в Сибирь.
Такую же картину крестьянской жизни увидел в южной стороне второй брат – Степан. Он попытался поднять крестьян на восстание: «Коли царь не хочет либо не может ничего сделать, так, видно, самим за себя постоять следует…» И Степана в кандалы заковали.
Демьян на востоке работал на заводах, везде за свой труд получал гроши: «Трудись, как вол, живи, как собака, – всем такая доля.» Однажды он присоединился к забастовщикам, был схвачен и тоже отправлен в Сибирь.
Лука, самый младший брат, долго ходил по западной стороне. Решил посмотреть, как живут монахи, и поступил в монастырь. Там увидел, как святые отцы обирают мирян, сказал «слово богохульное» и был приговорен туда же – в Сибирь.
Так и потянулись все четыре брата по Владимирскому тракту в «края отдаленные.» Там судьба свела их в пересыльном остроге. Не нашли братья земли обетованной. «Исходили всю Русь-матушку и одно всюду видели: везде богатые грабят бедного, везде давят народ мироеды проклятые, дворяне, фабриканты и хозяева. Они держат рабочий люд в кабале, обирают до ниточки.»
Братья «изловчилися и ушли из-под стражи на волю» с твердой верой, что «ударит грозный час, пробудится народ, почует, в себе силу могучую, силу необоримую и раздавит он тогда всех грабителей, всех мучителей безжалостных… Все начальство с боярами, фабриканты и помещики, все монахи лицемерные – все получат воздаяние за грехи свои тяжелые. Всех их сотрет народ с лица земли и потом заживет припеваючи.»
С тех пор ходят братья по русской земле: на юге, на севере, на востоке, на западе, будят везде народ против лютых недругов…
Сказка, прямо скажем, не шедевр – слишком политизирована, чтобы оставаться просто намеком. Фактически это была революционная прокламация, призывавшая народ к восстанию против самодержавия. Многие пропагандисты-народники широко использовали ее для агитации. Власти, соответственно, рассматривали «Сказку» как сочинение противоправительственного характера, а те, кто ее распространял, считались государственными преступниками.
Книжка, переданная Кибальчичем крестьянам, в конце концов попала на стол к прокурору Киева. Следствие вышло на петербургскую квартиру Николая, где жандармы обнаружили две пачки нелегальной литературы.
Кибальчич был приговорен к месячному тюремному заключению, перед тем проведя в тюрьме… два года и восемь месяцев! И это, замечу, была обычная практика. О чем стоит помнить тем, кто нынче пытается обелить российский царизм, изображая его чуть ли не панацеей от всех социальных бед.
Естественно, отсидка не могла не повлиять на мировоззрение Кибальчича. В тюремную камеру вошел студент с либеральными взглядами, а вышел – боевик с радикальной программой. Он сам нашел связь с исполнительным комитетом партии «Народная воля» и сам предложил им изготовлять бомбы для совершения террористических актов.
13 марта 1881 года (по новому стилю) народовольцы убили царя Александра II. Суд, состоявшийся с 7 по 9 апреля 1881 года в Санкт-Петербурге, завершился вынесением смертного приговора всем шести обвиняемым.
Организатором группы был Александр Желябов, который во время суда не упускал ни малейшей возможности выступить с обличительной политической речью. Непосредственно в царя бомбы метали Рысаков и Гриневицкий. Участие же Кибальчича выразилось в том, что он изготовил бомбы и обучил боевиков пользоваться ими.
Кибальчич был арестован 29 марта 1881 года. Он снова оказался в камере – во внутренней тюрьме Петербургского жандармского управления, расположенной на набережной Фонтанки. Кибальчич, разумеется, понимал, что смертный приговор неизбежен. И понимание этого вернуло его душе покой. Напряжение последних дней схлынуло. Все, что Николай мог сделать для революции и наступления эры справедливости, он уже сделал – хватало времени посидеть, подумать, вспомнить прошлое и даже пофантазировать о будущем. Именно в камере смертников Кибальчич занимался тем делом, которому при другом развитии событий мог бы посвятить всю жизнь. Его эрудиция, его природные таланты, его познания в области транспорта и взрывчатых веществ соединились, чтобы произошел качественный скачок, и разночинец Николай Кибальчич сделал открытие, опередившее время.
Адвокат Герард в обращении к сенату рассказывал:
«Когда я явился к Кибальчичу, как назначенный ему защитник, меня прежде всего поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, которое он делал о каком-то воздухоплавательном снаряде; он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он написал их и представил по начальству…»
Эта записка ныне известна под названием «Проект воздухоплавательного прибора.» Ее приобщили к делу и положили в архив Департамента полиции.
Предложенный Кибальчичем «воздухоплавательный прибор» имел вид платформы с отверстием в центре. Над этим отверстием устанавливалась цилиндрическая «взрывная камера», в которую должны были подаваться «свечки» из прессованного пороха. Для зажигания пороховой свечки, а также для замены их без перерыва в горении Кибальчич предлагал сконструировать особые «автоматические механизмы.»
Машина сначала должна была набрать высоту, а потом перейти на горизонтальный полет, для чего «взрывную камеру» следовало наклонять в вертикальной плоскости. Скорость предполагалось регулировать размерами пороховых «свечек» или их количеством. Устойчивость аппарата при полете обеспечивалась продуманным размещением центра тяжести и «регуляторами движения в виде крыльев.» Мягкая посадка «воздухоплавательного прибора» должна была осуществляться простой заменой более мощных пороховых «свечек» на менее мощные.
Летательный аппарат Кибальчича принципиально был пригоден и для полетов в безвоздушном пространстве. Сам автор об этом не говорил. Он ставил перед собой более скромную задачу, что явствует даже из названия проекта – все же косность тогдашних представлений сковывала и его выдающийся ум.
Кроме того, проекту не хватало серьезной технической экспертизы. Кибальчич неоднократно обращался к властям, чтобы как можно скорее провести ее и получить мнение специалистов по этому вопросу: