- Спасибо за руководящий хозяйственный совет, — улыбнулся Георгий, — но я успел в столовой с ребятами порубать.
- Порубать... — хмыкнула Женя. — Когда я отучу тебя от этого вульгарного словца? Ты же инструктор парашютной подготовки, у тебя подчиненные...
Георгий отшутился:
- Женька, прости. Но с нами, с инструкторами, занятий по эстетике поведения не проводят, как с космонавтами. — Он присел на краешек дивана, погладил жену по острой коленке, высовывавшейся из-под пледа. От щекотного прикосновения Женя вздрогнула. — Ты чего такая кислая? — осведомился он нежно. — Уж не заболела ли?
- Считай, что да.
- Я градусник поищу, — встрепенулся Каменев и встал. — Он, кажется, в серванте.
Серые Женины глаза остановили его холодным взглядом:
—Не трудись, Жора. Он ничего не покажет. Моя болезнь не в градусах выражается.
Георгий удивленно приподнял плечи:
- Ничего не понимаю. Может быть, вызвать врача?
- Врач был, но оказался не слишком проницательным, иначе бы предупредил заболевание. Я от своей собственной совести заболела.
- Впервые слышу, — засмеялся Георгий, — бьюсь об заклад: если перелистать все тома медицинской энциклопедии, ссылок на такую болезнь там не сыщешь.
- В том-то и дело, — вздохнула Женя. — Я только сегодня поняла, до чего же я слабая, если не могу в нужную минуту поднять на ноги собственную совесть. Я ей кричала, кричала: вставай! А она, как регистратор случившегося, поднялась, когда уже поздно было. Совершенно поздно, понимаешь?
- Ничего не понимаю, — поднял руки Каменев. — Ты, Женька, что-то туманно изъясняешься. Так только на конгрессе метафизиков можно.
Она резко сбросила с себя плед, опустила ноги на пол. Серые глаза смотрели с иронией.
- Смотри какой ты эрудит, — произнесла она безо всякой интонации. — Да при чем тут метафизики и диалектики? Вое гораздо сложнее и проще. Сегодня всех нас вызвал генерал Мочалов. Весь наш отряд, понимаешь?
- Ну и что? Разве он так редко вас вызывает? На то он и командир ваш.
- Да. Но сегодня он зачитал нам приказ об утверждении экипажей на два предстоящих космических старта. Речь шла о «Заре» и «Авроре».
Легкая беззаботная улыбка померкла на лице Георгия, подумавшего, что Женя попросту хандрит.
—Об «Авроре»? Да ну!
Как он ждал того дня и той минуты, когда жена торжественно известит его, что утверждена в составе экипажа космического корабля.
По-разному относятся мужья к возможной славе своих жен. У мужчин гордых и самолюбивых одна мысль — что жена вот-вот станет героем и что почести, обрушившиеся на пео, отодвинут его, мужа, на второй план, — вызывает подавленное состояние. Для мужей тщеславных и до некоторой степени легкомысленных героический подвиг жены становится предметом восхищения и любования. Иной раз, рассказывая близким об успехах своей супруги, такой и приосанится, и головой поведет гордо: дескать, если бы не я, то моя Клава или Вера...
Георгий Каменев ни к первой, ни ко второй категории не принадлежал. Он сам был героем, известным стране, и возможная слава Жени не могла его ни принизить, ни возвысить. Но он по-настоящему любил Женю. Каждый ее успех становился его успехом, каждое огорчение — его огорчением. Сомнения они решали вместе. И теперь он нетерпеливо воскликнул:
- Женя, не томи!
- Чего не томи? — переспросила она вяло.
- Давай со всеми подробностями, как у вас там было?
Георгий уже понял, что речь пойдет о каком-то большом огорчении, но чтобы ее подбодрить, он старался, сохранить беззаботную улыбку, совсем не думая о том, что Женя прекрасно понимает, как эта улыбка ему дается.
Ровно в одиннадцать генерал Мочалов собрал нас всех у себя в кабинете. Весь отряд. Огромный глобус Луны на письменном столе, и-мы сразу поняли, что речь пойдет об этом... о лунном варианте. Сначала он зачитал приказ о старте номер один. Главном старте. По времени исполнения он будет вторым, но по значению... Облет Луны, сам понимаешь.
Понимаю, — кивнул Георгий. Женя рассеянно провела ладонью по острой коленке, словно проверить хотела, не порвался ли чулок.
- Для тебя, Жора, не секрет, что исполнителем этого старта намечался Алеша Горелов. Он и утвержден. Потом очередь дошла до утверждения экипажа, исполняющего старт номер два. Командир экипажа Костров был назван в приказе первым, второй пилот Ножиков — вторым, а вот свою фамилию я не услышала. — Остекленевшими глазами смотрела Женя в распахнутое окно. Напоенные коротким летним дождем, шелестели за ним листья тополя. И бесстрастным голосом, будто речь шла вовсе не о ней, а о каком-то чужом и мало приятном ей человеке, она продолжила: — Понимаешь, меня не назвали. Вместо моей генерал подчеркнуто твердым голосом произнес фамилию Бережковой. Она сидела впереди и, как мне показалось, даже чуточку вздрогнула. «Поздравляю, Маринка!» — выкрикнул в эту минуту Субботин. Она обернулась и посмотрела на него. Но как посмотрела! Какими восторженными и благодарными глазами! И улыбка... улыбка ослепленного счастьем человека. Потом заметила меня — и покраснела от смущения. На ее шее сквозь завиток волос проглядывала крупная родинка. Мне даже показалось, что и эта родинка стала красной. И понимаешь, какой я себя гадкой почувствовала?