- Как у тебя служба идет, сынок, в твоей секретной части? Лучше или хуже, чем в летчиках?
- Лучше, мама, — подтвердил он.
- И летать приходится меньше?
- Гораздо меньше, мама.
- Вот и хорошо это, — согласилась Алена Дмитриевна и прекратила расспросы.
Потом она собралась к нему и приехала в городок посмотреть на все своими глазами. В фанерном чемодане привезла гостинцы: пол-окорока и раннюю анисовку. С некоторым удивлением обошла его просторные комнаты, скосила взгляд на полированный стол с белым телефоном и на пластмассовый широкоэкранный телевизор, на позолоченные и посеребренные тиснением корешки книг в шкафу.
- Ты один или с товарищем каким здесь живешь?
- Один, мама.
- Не больно ли шикарно, Алешка?
- Не знаю, — засмеялся он. — Начальство так приказывает.
- Начальству виднее, — степенно согласилась Алена Дмитриевна.
Не успели они накрыть на стол, зазвонил телефон. Алексея срочно вызывали в штаб. Он поцеловал мать в щеку:
- Извини, мама, скоро вернусь.
- Ну, иди, иди, сынок. Служба, ничего не поделаешь, — напутствовала Алена Дмитриевна.
Он возвратился довольно скоро и был удивлен переменой, произошедшей в матери. Глаза были тревожными и озабоченными, она долго не сводила с него взгляда.
—В чем дело, мама? Что тут произошло?
Алена Дмитриевна села за стол, стала задумчиво протирать тарелку за тарелкой, хотя они й без того были чистыми.
- Я тут без тебя два раза выходила на звонок, Алешенька.
- Ну и что же?
- Первый раз дверь открыла — Титов на пороге стоит. Он хоть и без орденов, но я его сразу признала. Все-таки и золотая звездочка на кителе, и значок космонавта. Не успела ему сказать, что тебя нет, следом — Николаев. Улыбается и вежливо-вежливо спрашивает, где, мол, Алексей Павлович. Отвечаю — нет. Он сощурился и сказал: «А вы его мама? Очень приятно познакомиться». И руку мне пожал. Скажи, сынок, они просто твои знакомые или...
- «Или», мама! Честное слово, «или», — хохоча перебил ее Алексей.
Алена Дмитриевна растерянно развела руками:
- Стало быть, и ты космонавт?
- И я, мама.
Она грустно и озадаченно покачала поседевшей головой:
—Ой, Алешка, сынок ненаглядный, хоть бы ты ни когда не летал в этот самый космос.
— Да отчего же? — удивился Горелов, но мать сухо его остановила:
- Нет, ты мне скажи, может так случиться, что ты готовишься, готовишься к полету и не полетишь?
- Конечно, может.
- Вот и хорошо, если бы так случилось, — строго подытожила она. — Не хочу, чтобы ты землю под ногами терял даже на считанные дни. К ней потом прирастать трудно.
- Мама, да почему? — весело поинтересовался Алексей.
Она подняла сухую узловатую ладонь:
—Потом тебе объясню. Когда взаправду лететь соберешься.
«Чудная мама, — подумал сейчас, мчась в машине на вокзал, Горелов. — Эти внезапные переходы от нежности к строгости — пойди разберись в них».
Вдруг он вспомнил о Лидии и с тревогой подумал: «Мама вынесет мне приговор». Письма Лидии, то короткие, то длинные, завершавшиеся Наташкиными каракулями, приходили из Степновска чуть ли не каждый день. От них Горелов свежел душой, словно обдуваемый весенним ветром, легко носился по гарнизону, выполняя свои сложные обязанности космонавта, готовящегося к старту. Когда оставался один, перечитывал их, переживая вое, что переживали до него целые поколения влюбленных молодых людей. Но было в его любви одно не совсем обычное обстоятельство. Далеко не каждый из любивших впервые собирался связать свою жизнь с женщиной и сразу сделаться отчимом. Его первая любовь была значительно сложнее. Чего же боялся Алексей? Неужели того, что он не сможет принять Наташку, как свою родную дочь? Нет, совсем нет! К этой светловолосой девчонке с синими льдинками глаз он сразу привязался, как к родной, и она потянулась к нему всем сердечком. Может, тень прошлого и мысли о том, что не ему, а другому подарила Лидия первые свои ласки? И тоже нет. Разве она виновата и тем более тот, другой, давно уже ставший жертвой радиации? Больше всего боялся сейчас Алексей матери, ее последнего материнского слова. Он ей написал, что полюбил женщину и собирается связать с нею жизнь, удочерив ее ребенка, ее Наташку. Сообщил об этом матери очень кратко. В ответ не получил ни слова. Ни одобрительного, ни порицательного. Приходили одно за другим из родного Верхневолжска письма с обычными ласковыми концовками, в которых просила Алена Дмитриевна сына беречь себя, не спать при сквозняках и одеваться потеплее в морозы, вовремя ложиться и встречать на ногах солнце, но о Лидии не было в них и намека. Будто не существовало ни Лидии, ни их любви.