Тимофей Тимофеевич подавил в себе вспышку гнева и хмуро посмотрел на капитана из-под лохматых бровей.
—Иди в гостиницу, Миша. Отдыхай иди. Слышишь!
Капитан поднял растерянные глаза:
—В гостиницу? Но что я доложу генералу Галимову, Тимофей Тимофеевич?
Конструктор встал с дивана, резко выпрямился.
—Скажи ему, что здесь, на космодроме, ты выполняешь мою программу и, кроме меня, никто твоей судьбы решать не может. — Шагнул к письменному столу и, властно сжав большие загорелые руки в кулаки, договорил: — А сейчас иди! Ты и так отнял у меня слишком много времени. Убирайся с моих глаз, эпикуреец, пока я добрый. У меня работы до утра.
Встреча Горелова с Тимофеем Тимофеевичем произошла до крайности просто.
После трехсуточного пребывания в корабле «Заря» Алексей покидал ангар. В ушах его звучали имитационные шумы, которыми сопровождалась тренировка, команды, подаваемые с пульта управления, и собственные доклады с «окололунной» орбиты, из радиационного пояса и района приземления. Тело оцепенело от скафандра, утомленный взгляд противился нормальному дневному свету. Все еще виднелись панель кабины и приборы, залитые ровным успокаивающим светом. На цементном полу было приятно выпрямить затекшие ноги, ощутить облегчение после того, как все было позади.
Был ненастный день. В остекленную крышу ангара лезло грозовое небо, разрываемое молниями. Потоки ливневого дождя хлестали в стекла. Михаил Гурьевич Зотов, руководивший тренажем, и два незнакомых медика коротали время за каким-то веселым разговором, дожидались той минуты, когда Горелов, окончательно освободившийся от космической одежды, поступит в их распоряжение.
Несмотря на усталость, Алексея не покидало хорошее настроение. Он понимал, что эта тренировка окончательно закрепляла его место в программе предстоящего запуска.
Скрипнула калитка, и под остекленную крышу, спасаясь от дождя, вошли двое штатских. Один держал большую бутыль с жидкостью. Не успели они отойти в сторонку, чтобы отряхнуться от дождя, как в ту же калитку вошел еще один человек, широколицый, грузный, уже немолодой на вид. На кустистых бровях блестели дождевые капли. Был он в старомодном кожаном реглане, какие в тридцатых годах носили летчики. Большие, чуть навыкате глаза скользнули по цементному полу, остановились на возвышавшейся над ним кабине «Зари», потом быстро, ни на ком не задерживаясь, промелькнули по лицам присутствующих и внезапно оживились.
—Орешников! — окликнул он одного из только что вошедших. — Это что? Технический сырец или спиритус вини? — и кивнул на бутыль.
Тот, что внес бутыль, весело улыбнулся:
- Медицинский. Самый что ни на есть чистейший спиритус вини.
- Браво! — прогудел человек в реглане. — А я как раз пять верст по дождю отмахал. Того и гляди, инфлюэнцу подцепишь. Как думаешь, Орешников, могу я инфлюэнцей заболеть, если под этаким ливнем пробыл?
- Запросто можете, — тотчас же согласился собеседник.
- Вот и я так думаю, — засмеялся человек в реглане. — А если граммов семьдесят пять чистенького выпью, а? Тогда и всякой инфлюэнце конец. Так ведь, эпикурейцы?
- Разумеется, — вразброд ответили присутствующие.
- Мензурка найдется?
- Найдется.
- Тогда налейте мне мои семьдесят пять. Но ни одним граммом больше.
Он взял маленькую конусообразную стеклянную посудину, посмотрел на свет и, крякнув, лихо выпил.
Алексей, наблюдавший эту сценку, сказал инженеру Зотову: