– Это же ясно, – воскликнул Горелов. – Разве можно осуществить выход из корабля без скафандра? А защита от космических лучей и радиации? А на другой планете – там же только скафандр даст возможность двигаться и работать!
– Совершенно верно, – кивнул конструктор, – жизнеобеспечение космонавта в дальнем полете невозможно без скафандра. Так вот, Алексей Павлович, мы приготовили новый тип скафандра, предназначенного для пространства, где нет кислорода, а колебания температуры будут достигать ста пятидесяти градусов холода и ста двадцати жары.
– Как на Луне? – уточнил Горелов.
– Почти так, – согласился конструктор. – Этот тип скафандра уже испытывался на людях. Кое-что мы учли. И вот теперь решили привлечь к очередному испытанию вас, космонавта. Все мерки для изготовления скафандра наши товарищи с вас уже взяли. Скафандр готов. Я надеюсь, что все получится отлично, Алексей Павлович. Вашему сердцу, нервам и мышцам сам Илья Муромец смог бы позавидовать. Короче говоря, за дело.
Несколько дней изучал Горелов новый скафандр, долго обживал эту не совсем удобную и привычную одежду. Потом Алеша поступил в распоряжение врачей. В субботу вечером, пройдя обследование, он освободился и был направлен на отдых в гостиницу – маленький двухэтажный коттедж, светлые стены которого прятались в ельнике.
В закатный час он долго сидел на широком балконе, любуясь падавшими на лес синими сумерками и далеким заревом подмосковных огней. Ему было досадно, что не может он подавить непонятного внутреннего волнения перед предстоящим испытанием. Шутка ли, первым из всего отряда ему доверяют побывать в обстановке, напоминающей пространство, окружающее другое небесное тело. И пусть это сходство будет приближенным, все равно от него, Алексея Горелова, облаченного в новый скафандр, потребуется необыкновенная выносливость и хладнокровие. Конструктор так и сказал: «Если выдержите это испытание, Алексей Павлович, большие перед вами перспективы откроются». «А если не выдержу?» – вдруг подумал Алеша, и у него дрогнуло сердце. Но крепкий здоровый сон убил эти сомнения, и утром он явился на испытательную станцию свежим и бодрым. Врачи снова замерили пульс и дыхание, зубцы самописца вывели на бумаге зыбкую линию кардиограммы. Седой подполковник поглядел на нее и похлопал Алешу по обнаженной спине:
– Отличные показатели. Вы посмотрите-ка, Станислав Леонидович, – сказал он вошедшему в комнату конструктору, но тот с непроницаемым, озабоченным лицом прошел мимо и даже не кивнул Горелову, словно и не был с ним знаком. Лишь с порога требовательно кинул:
– Поторопитесь, Лаврентьев. Через полчаса начинаем.
Появился еще один подполковник с узким, в складках лицом и коротко пригласил:
– Идемте, товарищ Горелов, наш час настал.
Возможно, он хотел пошутить, но голос прозвучал сухо и скованно. Следуя за ним, Горелов поднялся на второй этаж, вошел в светлый зал с высокими сводчатыми потолками и увидел огромное сооружение, похожее на ажурный белоснежный дирижабль.
– Это и есть опытная термобарокамера, – не оборачиваясь, пояснил подполковник.
– В термокамере я уже побывал… – протянул было Алеша, но тот его сдержанно перебил:
– Это совсем не то.
Но Алеша и так уже понял, что отсеки в лаборатории Сергея Никаноровича Зайцева ничем не напоминают этот дирижабль. Опутанный сетью проводов и труб, он производил внушительное впечатление. У массивной двери из белого металла стоял Станислав Леонидович в белом хрустящем халате. Сейчас он посмотрел на Алексея ласково и ободряюще, будто спрашивал: «Ну как?» И Алексей, чуть улыбнувшись, ответил:
– Я готов.
– У нас есть десять минут в запасе, – произнес конструктор, – идемте, соседние залы пока покажу.
Конструктор быстрыми шагами провел его в два соседних помещения, и Алеша увидел сложный лабиринт приборов, вакуумных насосов и электронных устройств. Потом они прошли на пульт управления, с которого при помощи телевизоров велось наблюдение за самой камерой.
– На эти приборы можно положиться, – рассказывал конструктор. – Трудно придумать более точные. Они и биотоки, и частоту дыхания, и пульс, и температуру – все берут. – Конструктор несколько нервничал и не скрывал этого от космонавта. – Вы волнуетесь? – спросил он неожиданно.
– Чуточку, – засмеявшись, сознался Алеша.
– А я здорово, – прошептал он.
– Так и вы же держите испытание.
– И еще какое! – воскликнул Станислав Леонидович, и на его осунувшемся лице исчезла улыбка. – Сколько бы не пережил на своем веку человек, в каких бы переделках ни побывал, а каждое новое испытание рождает новые сомнения и тревоги. А сегодня… Хотя меня и называют в шутку «главным закройщиком космической одежды», но, понимаете, космический скафандр не так просто кроить, как модный костюм.
– Понимаю, – окнул Алеша.
– Вот и хорошо, волжанин, – передразнил его Станислав Леонидович, и оба улыбнулись.
– У нас в Верхневолжске так не окают, – поддел Алеша, – это только плохие киноактеры так окают, когда Максима Горького играют.
– Так я же не киноактер, я к-о-онструктор, – протянул Станислав Леонидович. – Теперь слушайте дальше. Космонавт в термобарокамеру допускается после того, как скафандр уже проверен на испытаниях. Вам будут даны три режима. Первый режим: вы проходите сквозь разреженное пространство, заполненное светящимися частицами. Их температура временами бывает очень высокой. Но частицы находятся в постоянном движении, проносятся с большим интервалом, поэтому воздействие их на организм должно быть незначительным. Потом мы включим режим два, и вы попадете в устойчивую температуру плюс сто двадцать градусов в условиях отсутствия кислорода. Представьте себе, что вы на Луне. Режим три – тоже пребывание на Луне, но уже ночное, когда там господствует космический холод в минус сто пятьдесят градусов. Запомните эти три режима.
– Запомнил, Станислав Леонидович.
– Тогда в камеру.
Под руководством конструктора два молодых техника облачили Горелова в новый скафандр. Жесткая его оболочка была не очень тяжелой. Она состояла из многих слоев: теплоизоляционного, герметического, силового и других. В скафандр непрерывно поступал кислород для дыхания, а вентиляционная система подавляла избыточное тепло. Новый гермошлем был не похож своей формой на предыдущие, открывал перед космонавтом хороший обзор. Горелов сел в просторное кресло, и его накрепко привязали. Затем на руки надели мягкие перчатки, и он услышал щелчки замков. Динамик над головой доносил в камеру голоса.
– Красавец, – поощрительно сказал руководитель опыта, а конструктор ласково похлопал ладонью по стеклу гермошлема.
Потом голоса стихли и Алеша услышал удаляющиеся шаги и легкий скрип, догадался: это закрыли внешнюю дверь, закрыли наглухо, и мощные насосы сейчас возьмутся за свое дело. Теперь за пределами его костюма создавалась такая воздушная среда, что, если на мгновение высунуться из скафандра, кровь закипит в жилах. Непослушное сердце забилось гулкими толчками.
– Алексей Павлович, – донесся голос конструктора, – не утомляйте себя мыслями об испытании, постарайтесь отвлечься.
«Ах вы, подлые доносчики! – подумал Горелов о самописцах, успевших сообщить на пульт, что пульс у него несколько нарушился. – Ерунда, справлюсь как-нибудь с собой. – Мысли бежали быстро и нестройно. – Тебе будет трудно, – убеждал он себя, – но ведь ты же еще не в настоящем космосе, а на земле. За каждым твоим движением наблюдает добрый десяток специалистов. Чего же волноваться?!»