– Вулканы… зачем это?
Мочалов расхохотался:
– Чудак. А затем, что строения многих вулканов на Земле аналогичны тем, с которыми первые космонавты встретятся на Луне. И я бы очень хотел, Алексей Павлович, чтобы вы тоже отправились изучать вулканы вместо того, чтобы стать дублером в ближайшем полете.
Горелов положил вырезку на стол и задумчиво вздохнул:
– Луна, неужели это так скоро?
– А разве вы думали, что так скоро будет запущен в космос первый человек? – засмеялся Мочалов. – Сегодня такой полет кажется далеким. А завтра… вот позвонит Главный конструктор и скажет, что намечается полет к Луне. А? Вот почему не хотел бы я вас тревожить в этом году.
– Сергей Степанович, – весело воскликнул Алеша, – так я готов два раза подряд слетать!
Брови Мочалова насмешливо приподнялись.
– А другие космонавты? Разве им можно закрывать дорогу в звездный мир?
Генерал встал и снова заходил по ковру. Остановился, поднял утомленные глаза на портреты первых советских космонавтов. Со стены улыбался, как живой, Юрий Гагарин, хмурился серьезный Титов, о чем-то своем, затаенном думала Валентина, лихо прищуривал глаза Попович, сосредоточенно смотрел в темное окно Андиян Николаев, мягким светом были наполнены серьезные глаза Комарова.
– Я бы хотел, чтобы вы пошли дальше их, Алексей Павлович, – заключил Мочалов.
Главного терапевта военного госпиталя Володя Костров увидел лишь на четвертые сутки, когда прошел уже серию самых тщательных исследований. Перед обедом в шелковой синей пижаме сидел космонавт на койке, держа в руках раскрытую книгу. Дверь распахнулась, и в ней появился высокий прямой старик с зачесанными назад совершенно седыми волосами и такими же седыми пышными усами. Из-под поблескивающих на солнце стекляшек пенсне на Кострова глянули острые, быстрые глаза. Почему-то подумалось: носит этот старик пенсне просто так, для внушительности, зоркие же глаза его на самом деле прекрасно все видят без них. За спиной у старика стояла свита в белых халатах, и уже по одному этому догадался Володя, что перед ним – большое начальство. Небрежно, словно кота за хвост, держал старик в правой руке длинную пачку лент-кардиограмм. Не отводя глаз от Кострова, он приблизился к его кровати и чистым, молодым голосом, в котором звучали, однако, повелительные нотки, спросил:
– Майор Костров?
– Так точно, – подтвердил Володя и встал.
Старик протянул ему сильную, с узлами вен руку.
– Генерал Трифонов. Будем знакомы.
Володя пораженно заморгал глазами. Перед ним стоял известный ученый. О его редкостных, фантастических на первый взгляд, исследованиях сердца ходили легенды. Старик продолжал внимательно его разглядывать.
– Летчиков через мои руки прошло много. А вот с космонавтами дела еще не имел. Вы первый. Что читаете?
Володя молча закрыл книгу, показал ее серый переплет. Трифонов гулко расхохотался, и свита дополнила его сдержанными смешками.
– «Граф Монте-Кристо». Сочинение господина Дюма… И вас устраивает это чтение?
Володя густо покраснел.
– Простите, попалась под руки. К тому же я не слишком увлекаюсь художественной литературой.
– Чем же вы увлекаетесь, молодой человек?
– Интегральным и дифференциальным исчислением, товарищ генерал.
– Скажите на милость! – развел руками Трифонов. – Тогда тем более непростительно. Запомните, что за свою жизнь человек в состоянии одолеть от трех до пяти тысяч томов. Только редкие индивиды перешагивают это число. А жизнь человеческая ох как коротка! Так что читать подобное второй раз – это обкрадывать самого себя, мой друг. Хватило бы и одного чтения, состоявшегося в детские годы.
Костров спокойно ответил:
– А если в детские годы оно не состоялось?
Главный терапевт снял пенсне и продолжал рассматривать своего собеседника уже… невооруженными глазами.
– То есть как это не состоялось? Ерунда. Что же вы тогда делали в детстве?
– Тушил зажигалки во время налета на город, стоял в очередях за хлебом по карточкам, на заводе после школьных уроков работал.
– Гм… – протянул Трофимов, – это, между прочим, весьма вероятный вариант и оправдывающий подобную неразборчивость в чтении.
– А потом еще и моя система заставила взять в руки «графа», – улыбнулся Володя. – У меня Алька, сынишка, в третий класс ходит. Часто спрашивает про какую-либо книгу: хорошая или нет? А у меня обычай – прежде чем сам не прочту, никогда сыну не скажу – читай.
– Хорошая система, – дружелюбно произнес Трифонов. – Да вы садитесь. Стоять устанете и опять на центрифугу не возьмут. – И сам сел на стул. – Ну-с, а теперь рассказывайте, как это все произошло.
Подробный рассказ Кострова о последней неудачной тренировке на центрифуге он выслушал с пристрастием, часто прерывал вопросами. Потом проворчал в седые пышные усы:
– Экстрасистола, экстрасистола… Любят у нас иногда разбрасываться терминами по поводу и без оного. Смотрел я все ваши показания и анализы. Организм крепкий, без изъянов. А представители вашей космической медицины на своем пытаются настаивать.
– Так и я об этом говорю, – подхватил приободрившийся Володя. – Что такое наша космическая медицина? Это же еще дитя без глаз.
Седая голова главного терапевта вскинулась, и он неодобрительно буркнул:
– Не согласен, майор… Вы сейчас человек, на космическую медицину обиженный, – заговорил он вразумляюще, – а стало быть, и не объективный. Это дитя, и с глазами, дорогой мой, и без рахита. На своих ногах далеко ушло от колыбели. Но что поделаешь, когда рождается новое, возможны и отклонения от правильного пути и оплошности некоторые. Надо их поправлять спокойно и терпеливо. Я как-то, не столь давно, спорил с одним из представителей вашей молодой науки. Человек способный, над кандидатской диссертацией работает. Так он пытался утверждать, что человеческий организм нельзя тренировать для перенесения перегрузок, а можно, мол, только выяснить его возможности к этому. А что такое «нельзя тренировать»? Если этот тезис распространить на вас, то вас и близко нельзя подпускать к центрифуге.
– Вы шутите? – затаив дыхание, спросил Костров.
– Вышел уже из этого возраста, – мрачно посмотрел на него Трофимов, – что-то в последнее время не получается с юмором. Серьезно говорю. Носители этой теории считают, что если человек однажды не выдержал в сурдокамере высокой температуры, значит, так будет всегда. Сорвался на вестибулярных пробах – ищи место в легкомоторной авиации. Я от этой отцветающей теории весьма и весьма далек. А поэтому считаю, что с вами попросту надо возобновить тренировки на центрифуге, но осторожно относиться к перегрузкам, потихоньку их вводить, а не так, как это вы попросили на последней тренировке.
– Значит, вы скажете, что я снова должен быть допущен к занятиям в отряде? – восторженно спросил Костров.
У генерала дрогнули седые усы.
– Ну конечно же скажу. Иначе, кто за вас в космос полетит, молодой человек. Не граф же Монте-Кристо.
С учебником английского языка в руке вышел Алеша Горелов на осторожный вечерний звонок и обрадованно отступил, увидев на пороге улыбающегося Кострова.