— Очень просто, Алексей Павлович. Из-за одного оптимиста. Вы когда-нибудь видели, как человек падает в обморок?
— Не-ет. Я же не в институте благородных девиц учился, а в авиации.
— В авиации это тоже бывает. Неприятно такое наблюдать. Видишь на экране лицо человека. Видишь, как ему становится тяжело от нарастающей перегрузки. Нижняя челюсть отвисает, кривится рот, одни глаза сохраняют осознанность. Ты запрашиваешь о самочувствии, а он тебе в ответ два, а то и три мигания зеленым светом: мол, отлично. И вдруг ты видишь, как его глаза останавливаются, расширяются, а потом делаются мутными, потусторонними. Даже белые яблоки в синеву одеваются и голова заваливается либо влево, либо вправо, либо вперед. Только не назад, потому что спинка кресла не позволяет. Вот мы и испытывали подобным образом одного известного летчика. За плечами у него три войны, грудь в орденах, летать стремится, как юноша. Но голова уже седая, под глазами синие тени, да и по паспорту пятьдесят первый пошел. Довела ему нагрузку до одиннадцати Ж. Вижу и по экрану: плохо человеку. Но как ни спрошу, лампочка загорается трижды. Хотела уже выключить машину, но, спасибо, внутренний голос какой-то добрый подсказал: подержи под нагрузкой еще две-три секунды. И вот голова моего подопечного завалилась влево. Глубокий обморок... И как же хорошо, что я дала ему эти лишние секунды! Ведь иначе все это с ним бы случилось не на высоте в полтора-два метра от пола да в такой красивой кабине, а в стратосфере на высоте в восемнадцать — двадцать километров. Вот и все. А тут написала ему жесткое заключение, что к перенесению больших перегрузок организм уже не приспособлен, и точка.
— И как же он пережил это ваше вмешательство?
— Довольно темпераментно, Алексей Павлович. Сначала настолько рассвирепел, что здороваться перестал. А потом все вошло в свое русло. Мы иногда встречаемся, и бедняга полковник, уже переживший серьезный сердечный приступ, только благодарит за своевременное вмешательство в его судьбу.
Бодрый голос Кострова прозвучал в эту минуту с порога:
— Здравствуйте, Зара Мамедовна. Позвольте вас одарить этими вот знаками весны. — Майор протянул ей букетик цветов.
Зара Мамедовна смутилась.
— Благодарю вас, Володя. Давненько мы не виделись. Как чувствуете себя?
— Вопрос весьма широкого диапазона: физически, морально, материально? Смотря что вас интересует?
— Я врач. Следовательно, здоровье прежде всего.
— Я так и знал. — Володя изобразил на лице разочарование и с тяжким вздохом опустил руки. — Как древний спартанец, воспитанный по законам Ликурга...
Она пристально вгляделась в его лицо, отметила легкую синеву под глазами, но ничего не сказала. Кострову замерили давление крови, пульс. Пультовая незаметно наполнилась людьми. Пришла лаборантка и стала настраивать осциллограф. Дежурный врач, готовивший Кострова к тренировке, стал рядом с ним. Появился рослый, спортивного вида инженер — майор Федор Федорович Захаров, руководивший технической эксплуатацией большой центрифуги. Потом Кострова повели вниз. Горелов вышел из пультовой. Но вниз не стал спускаться, посчитал неловким, и за тем, как Кострова сажали в пилотскую кабину и давали ему перед тренировкой последние указания, наблюдал с верхней площадки. Зара Мамедовна громко спросила:
— Вам ознакомительную нагрузку давать? В пустоватом зале смех Володи прозвучал гулко:
— Ерунда. Давайте сразу основную.
— Смотрите, — неопределенно проворчал Федор Федорович, — повторение — мать учения.
— А ученого учить — только время терять, — возразил Костров весело.
Потом кабину закрыли, и все поднялись наверх. Так же неподвижно голубела внизу большая центрифуга, но теперь в ее испытательной кабине находился человек. Алексею она показалась большой нахохлившейся птицей, готовой вот-вот замахать крыльями. Он усмехнулся нелепости этого сравнения и снова вошел в пультовую. Резким гортанным голосом Федор Федорович говорил Заре Мамедовне:
— Он просит дать ему сразу одиннадцать Ж.
— Ни в коем случае, товарищ инженер-майор, — сухо отрезала Зара Мамедовна. — Костров давно не был на центрифуге. Дать как после перерыва. Сначала двойку, потом пять, восемь и только через минуту после восьми — одиннадцать Ж. Никаких скидок на опыт. Поняли?
— Я-то понял, а вот он обидится, — проворчал Федор Федорович и встал к пульту.
На голубом, в мелких точечках экране контрольного телевизора появилось лицо Кострова. В шлеме он показался Алеше строже и старше. В динамике раздалось:
— Майор Костров к испытанию готов. Зара Мамедовна нажала кнопку передатчика.