— И за песню! — воскликнула звонкоголосая необидчивая Леночка и первая затянула:
Припев, всем классом подхваченный, дружно взлетел над притихшей, объятой рассветом рекой, и ему испуганно откликнулся за перекатом сонным коротким гудком невидимый буксир-плотовоз. Потом они втроем — Алексей, Леночка и Володя — отбились от ребят, сели на край оврага и стали швырять вниз мелкие камешки. Алеша смутно угадывал, что нравится Леночке, но не знал, что подслеповатый нескладный Володя Добрынин давно уже любит ее. Поэтому они и ходили всегда втроем, снискав у одноклассников звонкое прозвище «триумвират».
— Ребята! — остановил их Добрынин. — В сторону всё! Давайте о будущем своем говорить.
— А как это? — наивно спросила Леночка.
— А вот так, — приподнимаясь, продолжал Володя. — Десять школьных лет нам твердили: дети — цветы нашей жизни. Нам вытирали носы, штопали носки и ставили заплаты на штанишках. Нас кормили супами, котлетами, пирожками, а по праздникам — сладостями. Мамы и папы снисходительно гладили нас по головкам или угрожали ремешком, смотря по их настроению и по нашим проделкам. Наши любимые педагоги Наталья Петровна и Сергей Алексеевич выставляли нам все баллы от двух до пяти — в зависимости от заслуг. Это были десять чудесных лет, ребята. Но они промелькнули. Нам уже никто не скажет: цветы нашей жизни. Нас уже будут спрашивать. Сперва потихоньку, легонько, ласково, а потом все строже и строже: а как ты вступил в жизнь? А что ты собираешься в ней сделать, чему отдать силы? Мы же не разочарованные в жизни Онегины и Печорины. Мы пойдем вперед. По этой вот звонкой рассветной росе пойдем.
— Сказал тоже! — добродушно ухмыльнулся Алеша, которому вообще-то понравилась пылкая Володина речь. — Откуда ты взял, что роса — звонкая?
— Алешка, не перебивай! — прикрикнула Леночка. — Он хорошо говорит.
Добрынин снял очки, посмотрел благодарно близорукими глазами на Леночку и стал протирать стекла.
— Звонкая роса — это, конечно, образ, — поправился он, — но лично я свою судьбу уже решил. Буду сдавать на геологический.
— Я тоже решила, — поспешила Леночка. — Поеду на Сахалин. Постараюсь пройти в педагогический.
— Эка у вас все в рифму получается, — засмеялся Горелов, — педагогический, геологический...
— А ты что надумал? — мягко окликнула его девушка.
— Нашла кого спрашивать, — снисходительно бросил Володя Добрынин, — у нашего Горюна все как по нотам расписано. Первый дипломант областной художественной выставки. Звучит? Его примут в какое-нибудь высшее художественное, а то и в академию живописи. Лет десять пройдет, а там, гляди, при встрече и шляпу снимать не будет. Станет каким-нибудь знаменитым пейзажистом, заслуженным деятелем искусств и тэпэ и тэдэ...
Алексей выплюнул изо рта камышинку, рассмеялся:
— Все как по нотам, говоришь? Ой, Добрыня, не угадал. Я действительно уже определился. Но только...
— Не в художественное? — воскликнули оба в один голос:
— Нет, не в художественное. Хотя не скрою, наш Павел Платоныч даже осерчал, узнав об этом.
— Так куда же?
— Сегодня был в райкоме, — издалека повел речь Алеша. — Ну вот и они, райком комсомола то есть, рекомендацию обещали дать...
— Куда же, Алеша?
— В школу военных летчиков. Ни больше ни меньше.
Леночка бурно захлопала в ладоши:
— Алешка! Ты будешь военным летчиком? Вот здорово! Вот прелесть! Это же действительно звучит, мальчики: военный летчик Алексей Горелов. Только не обманешь? Слово сдержишь?
— Сдержу, — засмеялся Алеша.
...И он не обманул.
Вскоре в поздний вечерний час пришел он домой, позвал мать в свою маленькую комнатку.
— У меня к тебе дело, мама. Важное.
Она хлопотала у печи, готовя ужин. Пришла сразу, будто сердце подсказало, что разговор предстоит действительно серьезный. Грустными задумчивыми глазами смотрела на еще более возмужавшего сына. «Уже не школьник. Скоро упорхнет куда-нибудь. Разве удержишь? Да и надо ли держать?»
— Я тебя слушаю, сынок.
— Мама, помнишь, ты говорила, что пора бы мне и к делу какому прибиваться серьезному?
— Я тогда не понимала, сынок, что твои рисунки тоже серьезное дело, — тихо вымолвила Алена Дмитриевна и, словно ища себе поддержки и оправдания, обвела глазами стены, увешанные пейзажами и портретами Алешиной работы.
— Так я и определился, мама, — торжественно возвестил Алексей. — Меня в летную школу берут. На, почитай.