Успел Рогов побывать на целине и выпустил сборник очерков о молодых ее покорителях. Назывался он "Сказы нового Алтая". Однажды в физзале Леня спросил у космонавтов, прочли они эти очерки или нет. Ответы прозвучали сдержанно. Костров сказал: "Ничего", Локтев признался, что еще не прочел. Ножиков, похлопав Леню по плечу, заметил: "Пиши, пиши, тема, брат, сам понимаешь, какая перспективная", а Субботин, пока шел этот разговор, подтягивался на кольцах, переходил с них на турник. Повисая головой вниз в трудном упражнении, успевал чутко прислушиваться. Потом быстро соскочил, обтер руки, как это делают спортсмены, кончая заниматься на снарядах, и громко продекламировал:
Дружный хохот взорвался под сводами физкультурного зала.
— Андрейка, ай да экспромт! — вскричал Виталий Карпов.
— Бросьте зубоскалить. Человек к нам в гости приехал, а вы! — сказал Костров, обнимая Рогова.
Насмешки смолкли, но сам Леня ничуть не обиделся на Субботина. Чуточку заикаясь от волнения, он проговорил:
— А знаете, я с вами согласен. Она мне тоже не нравится, эта книга. Очерки, каких много. Разве так надо сейчас писать?
— Вы напишете, Леонид Дмитриевич, — ободряюще сказал Костров, — вот увидите, напишете. Помните, ребята, какой у него был чудесный очерк:
"Восемьдесят пережитых минут"? Читаешь, и слезы навертываются.
Рогов благодарно посмотрел на Кострова:
— Значит, вы мне верите?
— Верю.
— Вот за это спасибо. А шутки и каламбуры — это неплохо. Без них невозможно в любом деле.
Космонавтов влекло к Рогову, но вовсе не потому, что он был свежий человек в городке. Видели они в нем интересного рассказчика. Когда Леня начинал повествовать о своих скитаниях по Африке, о том, как попал однажды в землетрясение, наблюдал в Бразилии ловлю гигантской анаконды, путешествовал с геологами, искавшими в Якутии алмазы, его нельзя было не слушать. Скупыми, точными фразами рисовал он портреты индейцев, изображал бурю в тундре, рассказывал о панике на тонущем танкере.
В сущности, был он добрым покладистым малым. Но если требовали обстоятельства и надо было постоять за свою честь, Рогов становился жестким и непримиримым. Как-то сопровождал он космонавта в поездке по дружественной стране. Выдался жаркий день. После шестого выступления у космонавта голова раскалывалась от усталости... Скорее хотелось на отдых. На большой портовой город упали черные южные сумерки, когда закончилась последняя встреча в летнем театре. Под аплодисменты направился космонавт к своей машине. Но ее обступили десятки людей, тянули портреты и блокноты, выпрашивая автографы, журналисты пробивались с фотокамерами.
— Товарищи, — взмолился основательно охрипший космонавт, — уже очень поздно, поэтому никаких автографов и никаких интервью. Завтра, завтра.
В эту минуту откуда-то вывернулся запыхавшийся полный пожилой человек с "лейкой" на боку и клеенчатой тетрадью в руках.
— Товарищ, — бросился он к гостю, — всего несколько слов. Несколько слов для газеты "Рабочее дело". У нас это такая же газета, как в Советском Союзе "Правда". Всего несколько слов.
Жмурясь от наведенных на него "юпитеров", космонавт недовольно прервал:
— Я же сказал, никаких автографов и бесед.
Хлопнула дверца, и черная машина с космонавтом скользнула плавно вперед, выстрелив в журналиста хлопком дыма. И остался он растерянно топтаться у фонарного столба. Рогов, ехавший с кинооператорами во второй машине, махнул ему рукой.
— Садитесь, помогу встретиться с космонавтом.
Они несколько запоздали в домик у моря, и Рогов догнал космонавта уже на лестнице.
— Вы чего-то подзадержались, друзья, — окликнул их тот, — а это кто с вами?
— Журналист из "Рабочего дела".
— Что? — неожиданно вспылил космонавт. — Я же сказал, что никаких интервью сегодня не будет.
— Пойми, это же из партийной газеты товарищ, из их "Правды".
— Все равно не состоится беседа.
— Это же их "Правда", понимаешь! — взорвался вдруг Рогов. — Да кто ты в конце концов, чтобы отмахиваться от представителя "Правды"! Ты ведешь себя, как мальчишка.