Ничего не ответил комбайнер, а вечером, когда за волжский бугор уже пряталось солнце и тени скользили по жнивью, разыскал ее в поле, отбил от подружек и, дерзко заглядывая в глаза, спросил:
— Слушай, ты веришь в любовь с первого взгляда? Так это она ко мне пришла. Не сыщу я больше такой, как ты, если тебя потеряю. Иди за меня. Завтра же в загс явимся.
— Так ты и ступай один в этот самый загс, — отрезала Алена.
Но никакие насмешки не могли сломить упрямого парня. Стал он услужливым и кротким, ласковым и неназойливым, как иные кавалеры, добивавшиеся Алениного расположения. За лето Павел так понравился Алене, что всем было ясно — после уборки не миновать свадьбы.
Так оно и случилось. Легко и счастливо зажили молодые. У Павлуши были золотые руки, перед которыми ничто не могло устоять. Не без помощи дружков поставил он на окраине Верхневолжска небольшой светлый домишко с голубыми наличниками, на премиальные обзавелся мебелью: что купил, что сам смастерил. Даже самодельный радиоприемник осилил и поставил в самой большой комнате. Словом, хоть петь, хоть работать, хоть любить — был он щедрой души человек.
В конце сорокового почувствовала себя Алена Дмитриевна тяжелой, и Павел не знал, куда деваться от радости. А потом пыльная фронтовая дорога властно позвала его, как и всех других парней и мужиков Верхневолжска. Родила Алена в горькую, лихую осень сорок первого... Вместо подарка на крестины сына прислал отец армейскую газету со своей фотографией на первой странице. Он был снят в полном танкистском облачении, а короткая подпись гласила, что в боях под Можайском командир среднего танка лейтенант Павел Горелов уничтожил десять вражеских орудий и награжден за это орденом Боевого Красного Знамени.
Она тогда прослезилась от радости, что он жив и здоров, и всю ночь думала о том, как много еще таких боев предстоит перенести ее Павлуше.
Когда появлялся на их улице старый хромой почтальон Яков, она вздрагивала, боясь, что вместо письма получит дурное известие. Но время шло, а от мужа по-прежнему приходили короткие ласковые письма. Подрастал Алешка. Ему было около года, когда вдруг в душную августовскую ночь усталая после полевых работ Алена была разбужена громким стуком. В легкой рубашке, босиком, она выбежала в сенцы, задыхаясь от радостного предчувствия, спросила:
— Кто?
И услышала такой незабытый голос:
— Да открывай, не бойся, Аленушка. Я это.
Она так долго шарила в темноте, силясь сбросить три крючка и цепочку, что он засмеялся:
— Да что ты, или засов забыла снять?
— Руки дрожат, Павлуша...
— Не надо, ласточка. Живой я, здоровый, не волнуйся только.
Когда в проеме двери на фоне высокого звездного неба увидела Алена окутанную сумерками фигуру мужа с заплечным солдатским вещевым мешком, охнула, чуть не ударилась о дверной косяк. Неподатливыми руками ввела мужа в дом, разула, раздела. Сколько радости испытала она той ночью! Оказывается, Павел был отпущен на побывку за какой-то новый подвиг, и только на двое суток. Утром он брал на руки розового Алешку, щекотал колючей щекой и, жмурясь от счастья, рычал, приговаривая:
— Медведь пришел, парень.
Два дня побывки! Пролетели они мигом. А потом в такую же душную ночь Алена снова проводила мужа на фронт. И растаяла в сумерках высокая солдатская фигура.
Осенью сорок третьего она получила похоронную. Товарищи Павла рассказали в письме, что его танк был подожжен термитным снарядом и, не выходя из боя, врезался в дот, мешавший продвижению пехотинцев.
Хромой Яков три дня не решался переступить порог ее дома, а как только вошел, она сразу все поняла по его виновато опущенным глазам.
— Ты тово, Алена Дмитриевна... — хрипло пробормотал старик, — ты это самое... не больно убивайся-то. Всякое на фронте случается. Иной раз человека погибшим считают, а он жив... сквозь пламя, и воду, и огненные реки пробьется. Ты повремени убиваться. И потом сыночек у тебя какой, Алена! Кто же ему крылышки отрастит, если мать этак убиваться будет... Не у одной тебя горе, доченька. До всего народа добралось оно в эти годы.
И она была благодарна Якову за добрые слова. И долгие годы после этого старалась себя уверить, что, может, не все еще потеряно и что муж ее терпит беды и лишения в фашистских лагерях, а потом вернется. Дважды за Алену Дмитриевну сватались. И оба раза она выходила к сватам в черном траурном платье, сшитом на первую годовщину гибели Павла... Надежда еще теплила в ней слабые, не убитые временем ростки. Но в 1952 году, накопив деньжонок, вместе с подросшим Алешей она поехала на Украину и действительно на берегу Днепра, около деревни, указанной в похоронной, нашла серый гранитный обелиск... Надпись на нем не оставляла больше никаких сомнений: «Здесь 12.9.1943 года геройски погиб танковый экипаж в составе старшего лейтенанта П. Н. Горелова, механика-водителя старшины Боровых Г. X. и башенного стрелка Косенко А. Г. Вечная память героям!»