Рассказы Кена Лю, как и произведения многих американских и европейских авторов, получивших известность в последние годы, практически не переводились на русский. На данный момент в России, в одном из последних номеров журнала «Если», был опубликован рассказ «Исчисляемый», а в ноябре 2012 в 20-ом номере он-лайн журнала «Даркер» выложен перевод «Бумажного зверинца».
Илья Суханов родился в 1982 году. Кандидат медицинских наук, работает в Итальянском Институте Технологий. Администратор сайта Лаборатория Фантастики. Живёт в городе Генуя (Италия).
О словах Малышки Берты я вспомнил, как мы в Ольц вошли.
«Держись поближе к Петеру Стручку: как придёт время, будет ему благословение, а тебе — спасенье», — вот как сказала наша пророчица, прежде чем от нас сбежать. А только как мы в Ольц вошли, Стручок получил пулю в брюхо, а нож — под ребро.
Было это так: город держали эльзасцы — самая сучья порода меж гансами. Уж такое подлейшее племя, что и в спину ударят, и колодец отравят, и в суп наплюют, только отвернись не ко времени. Но если встанут в открытом бою — так стоят до последнего, что б там ни было.
Ну и, понятное дело, на стены посылали нас, чёрную кость: и то ведь, не рейтарам же кровь свою лить, раз зольднеры под рукою! А нас ведь, наёмного войска, собралось тысячи под три, да и военного же люда при баронах да князьях никак не меньше: хочешь — воюй, хочешь — режь! Капитан наш сходил, послушал, что там благородные рядили, да и говорит: попробуем-ка, ребятки, сделать по-своему — хуже не будет, а выгоду можно поиметь. Опять же, Ольц — городок зажиточный, жалко такой на ветер пускать, рук не погревши.
А тут вот какое дело: дней за несколько до всей истории (а под стенами мы стояли с неделю, со дня святой Бригитты, кажется) схватили дозорные нескольких перебежчиков — думали сперва за так вздёрнуть, да Мягкий Химмель не позволил. Приставил стражников, сам с ними беседовал долгонько... Что там выяснил, о чём узнал — нам не докладывал, да только у Якоба Бурша морда после тех разговоров была словно у кота, которого маслице оставили охранять. Двоих из пойманных, впрочем, всё же сговорили с «весёлой вдовой», вздёрнули рядком.
Двоих — вздёрнули, а ещё трое — как сквозь землю сгинули. А теперь Мягкий Химмель велел сниматься с места и по утреннему туману ползти к самой стене, под западную башню: и будет нам, мол, воинская удача.
В общем, город взяла не сила, но хитрость, и к утру зольднерская братия оседлала стену, сметя эльзасцев. Встали мы там крепко, дожидаясь, пока свой брат-ландскнехт на стены-то взойдёт. Эльзасцы же откатились было, да потом зубы стиснули — и на нас попёрли. В общем, помахать и мечом, и кошкодёром пришлось в то утро сполна — за всю неделю осады.
Добро ещё, что братья-зольднеры не подвели: оседлали стену, пробились к воротам — а там уже и прочий оружный люд под нашу фортуну свои песенки запел. В общем, солнце ещё в зенит не встало, как город был, считай, наш: «башмаки» только ратушу да тюрьму сумели удержать — в Ольце тюрьма крепкая оказалась, даром что вольный город.
Да только что камень против пороха? Пфальцграфовы люди подтащили пушечку, та рявкнула раз-другой — и в пробитые двери ринулись кнехты с клинками наперевес. Эльзасцы, видать, поняли, что костлявая заявилась, да и подпалили ратушу, а сами поперли из всех дверей да окон.
Вот тогда-то к Стручку смерть и пришла: как мы от гансов отбились — кого прикололи, а кого и распотрошили, — тут я и заметил, что с Петером случилось. Лежал он, выставив в небо бородку клинышком, и нос его туфелькой, над которым зольднеры так потешались, сделался уже жёлтым и восковым.
Тут-то я и вспомнил Малышкины слова.
Присел, закрыл глаза Стручку, руки на груди ему сложил: ну, думаю, если это — благословение, так о своём спасении и думать боязно.
А тут ещё наши с баронскими рейтарами нож в нож встали: снова свела нас нелёгкая. К барону у нашей компании свой счёт был: дважды уже нарушал он данное зольднерам слово, и дважды едва до смертоубийства не доходило. А братство-то наше, зольднерский круг, таково, что о зле мы, может, слова лишнего не скажем, но запомним — всё. Первый раз барон под Фрауэнбургом нас подвёл, когда довелось нам епископскую жизнь охранить от гансов — не то даже, что оставил без помощи, а то, что ходил меж наших слушок, будто был барон с «башмаками» в сговоре против епископской власти. А второй раз, когда — вскорости после фрауэнбургской истории — сошлись мы с ним не за жизнь уже, а за плату: денег тогда из него вырвать удалось, да только обиды нам барон не спустил — пушечку нашу, Похотливую Матильду, тогда-то мы от него и не сумели сберечь. И вот теперь по всему выходило, что в третий раз судьба была нам пересечься на узкой военной тропке.