Причина была, и для её осознания не потребовалось больших усилий.
Девушка теперь точно знала, что в город пришла беда. Словно огромный осьминог, она медленно оплетала его стальными щупальцами. Несокрушимая, как стихийное бедствие, готовящееся отнять любимых у многих и многих, принести им горе. Агнешка попыталась сообразить, что ей делать дальше, но не смогла.
А потом до неё вдруг донесся грохот танковой колонны, продолжавшей двигаться к центру города. Почти рядом, неумолимой, несокрушимой, не желающей остановиться.
Боль и отчаяние ушли. Осталось лишь желание, очень простое и выполнимое. Повинуясь ему, девушка бросилась в ближайший переулок, ведущий к улице, по которой шли танки.
Огромные, лязгающие гусеницами, взрёвывающие моторами, они показались Агнешке чудовищными. Ступив на мостовую, она даже остановилась, но на мгновение, не более, поскольку точно знала, что надлежит делать. Двинувшись навстречу ближайшей махине, Агнешка крестом раскинула руки, загораживая ей дорогу.
Главное сейчас, думала территория, убрать очередную единицу, способную стать центром новой эпидемии. Самым быстрым и эффективным из возможных способов. Под личным контролем. Для начала следует найти подходящего исполнителя...
Яманди умел вытесать топором из куска дерева ложку и тем же инструментом построить дом. Он мог сшить сапоги и сложить печь, починить трактор, сесть на него и вспахать поле. Многие вещи он умел. Вот только людей давить гусеницами ему ещё не приходилось.
Он остановил танк в метре от перекрывшей дорогу женщины. Теперь надлежало дождаться приказа. Он последует, можно было не сомневаться. Яманди знал, что его дело — работать, по принципу «бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай», а решают другие. Им для этого и лычки даны на погоны.
Первое, сказанное Кухарчиком, на приказ не походило вовсе. Механик-водитель и ухом не повёл. Он ждал, поскольку умел и это.
— Двигай! — наконец крикнул командир танка. — Оглох, что ли? Сзади полколонны стоит.
— Женщина, — сообщил Яманди. — Она мешает.
— Да на пушку берёт... Стоит газануть и уйдёт с дороги, как миленькая.
— Не уйдёт, — ответил механик-водитель. — Её надо отсюда убрать.
Прекрасно понимая, что вот сейчас над ним прогремят громы небесные, он не собирался двигаться дальше. Человек — препятствие, а сейчас не война. Значит, эту бабу с его дороги должны убрать.
А потом произошло нечто странное.
— Дави! — приказал Кухарчик. — Едем дальше.
Голос командира звучал необычно. Не чувствовалось в нём привычной уверенности. Да и не мог приказ быть таким. Просто — не мог. В последнее Яманди верил абсолютно.
Он знал, вот сейчас Кухарчик прикажет заряжающему убрать безумную дамочку на обочину. Придержать её, дать пройти оставшейся части колонны. А тот всё не мог отдать нужную команду, молчал, словно на него проклятие навели.
И вдруг слева, на оставленной для проезда машин части дороги, тормознул «бобик»...
Мысли? Образы? Непримиримая борьба? Ничего подобного. Просто некая сущность, огромная и очень сильная, словно бы на мгновение заглянула Агнешке в голову, вступила с ней в контакт. Чувствовалось, сделано это не с целью её исследовать, а случайно, в поисках кого-то другого.
Драться? Слишком противница была могуча и непонятна. Страх? Да нет, Агнешка сейчас не боялась. И ни о чём не могла думать, кроме как о своей уничтоженной жизни.
Мгновение заканчивалось, контакт разрывался. Девушка сделала единственно возможное. Не ударила, а поделилась с ней переполнявшим её чувством. И не ошиблась. Мимоходом, как берут оставленную у портье записку, торопясь по делам и понимая, что выкроить время на прочтение получится не скоро, дар был принят. Новое, необычное знание вошло в память Восточной и устроилось в ней, ожидая своей очереди.
Слон ощущал себя частью системы. Первый раз это случилось ещё в детстве, на собрании юных, когда в составе класса, на приветствие вожака «К деловой борьбе за нашу победу, готовсь!», чувствуя, как сердце заходится от восторга, а по коже бегут мурашки, он крикнул: «Да свершится!».
Слова в тот момент для того, кого потом назовут Слоном, не имели значения. Он понял это сразу, так легко, словно знание уже хранилось в его памяти и в нужный момент лишь выплыло из её глубин.
Шло время. Он жил, ел, пил, спал, взрослел, учился, пил горькую, любил женщин, выступал на собраниях, потихоньку делал карьеру, но главными в его жизни всё-таки оставались моменты единения с системой.