Шимек и сам был пуглив, подобно соседям, и оттого частенько сиживал в компании свиней своих глубоко в лесу. До самой до прошлой недели. Поскольку так уж оно вышло в последнее воскресенье, что когда, вместо того чтоб слушать проповедь, стоял он в компании знакомцев под старой липой и с чувством поплевывал на площадь перед святынькой — вдруг влюбился он в Ярославну, дочку Бетки-мельника. И так влюбился, что хоть помирай.
Было се чувство огромное, объявшее всю Ярославну купно с чудесными её небесными глазками (особенно полюбился ему левый — казалось, тот непрестанно косится в его сторону), четырьмя коровами приданого, пуховой периной, тремя вышитыми подушками, которые Шимек видал в кладовой, и с четырнадцатью моргами землицы, которые однажды должны были перейти Ярославне в наследство. Отца избранницы, Бетку-мельника, объял Шимек любовью своею чуть более неуверенно, не без причины опасаясь, что глубокое чувство сие может остаться безответным.
Именно поэтому крался он теперь, согбенный, третьей дорожкой к избушке Бабуси Ягодки, кою местные частенько кликали старой паршивой ведьмой. Однако же нынче Шимек усилено старался об этом её прозвище забыть. Надеясь также, что Бабуся будет пребывать в приязненном к людям, добродушном настроении, он даже хлюпнул носом. А ежели и не будет, подумал, то всё-дно сумеет сбежать. Счастье ещё, что к весне Бабусю крепко скрутила подагра.
Избушка Бабуси, гинекологической знаменитости двух поветов, с виду чрезвычайно подходила профессии владелицы: была запущенной, грязной и воняла козьим дерьмом. Однако же слава хозяйки расходилась куда дальше вони животинки. Селяне шептались, что Бабуся не только тишком верховодит бывалыми лиходеями с Перевала Сдохшей Коровы, но порой случается и такое, что посылают за ней дворню и самого пана володаря. И что оно такое в свете сделалось, плевались селяне, глядя на то, как в самый полдень Бабуся Ягодка гордо вышагивает сельской площадью. Было ж время, когда ведьмы знали свое место, только ночкой и решались в мир выходить, да и тогда — покорно стоя под воротами, подле виселицы. А теперь?
Криво поглядывали и на милуемого Бабусей козла, поскольку всякому известно, что у ведьм в обычае держать в хозяйстве разнообразных тварей, и, как знать, что там под козлиной шкурой кроется? Селяне не раз на него наседали, но скотинка была сообразительной и скоренько давала дёру. Но никто за ним не гнался, поскольку боялись: Бабуся Ягодка была на удивление быстра разумом и, пожалуй, не слишком-то любила обитателей Вильжинской Долины. Разговоры об её каверзах особенно оживали в недород, а поскольку последние годы были сухими, да ещё и овечий мор лютовал, пан володарь беспокоился всё сильнее.
Правду сказать, подумывал он даже, как бы ту Бабусю Ягодку по-тихому огнём уморить. А поскольку был осторожен, то сперва поговорил с местным настоятелем, который, однако же, его замыслам решительно воспротивился, понимая: так уж повелось испокон веков, что во всякой околице была, есть и должна быть своя ведьма. Кроме того, Бабуся Ягодка скручивала необычайно действенные затычки от геморроя, а недуг этот издавна одолевал почтенного пастыря. Одна мысль, что поразительный секрет сего ремедиума может сгореть вместе с бабкой, наполняла настоятеля смертельным ужасом.
А вскоре вышло наружу, что предательство роится и в самом доме пана володаря. Ибо заметил он, что даже собственная жена его, Висенка, плетёт сговор с Бабусей. Володарь подозревал, что оный сговор имеет нечто общее с напитком, который его жаждущая прироста семейства женушка вливала в него всякое воскресенье — весь день потом держался во рту гадкий привкус. А поскольку володарь побаивался Висенки — а тем паче побаивался её отца, прославленного старосту Змеика, господина над Помещеницами, — то и решил держаться от ведьмы подальше. До благовременья, поскольку, наблюдая за местными жёнками, володарь высчитал, что самое большее после четвертого спиногрыза Висенка распрощается с сими мыслями — и вот тогда-то ведьма ответит ему за всё, включая воскресное чудо-зелье.
Пока же практика Бабуси шла успешно. Шимек приметил, как из ведьминой избы выскочила молодая жёнка солтыса и, сжимая что-то в подоле, что было духу помчалась в лес. Из-за неприкрытой двери раздавался издевательский гогот. Смущённый Шимек нервно почесал ногу об ногу... но видения светлого будущего рядом с Ярославной превозмогли страх.
— Хм-кхм, — откашлялся он вежливо.
Бабуся отворила дверь энергичным ударом клюки. Какое-то время всматривалась в свинопаса, грызя жёлтый ноготь большого пальца, а после проскрипела: