Дуар пожал плечами, загремели цепи.
— Может быть, — сказал он. — А может, и нет...
— Глупец! — густо покраснев, воскликнула Нионе. — Я дарю тебе жизнь! А могла бы приказать, чтоб тебя посадили на кол, разорвали на куски или убили тысячью других способов! Неужели тебе наплевать, что я тебя прощаю?
— Прощаешь? За что? За то, что я защищался от нападения? За то, что сопротивлялся жёсткому приёму? Твои глаза ослеплены моей дурной славой. — Пленник вздохнул и прибавил: — Мне снова почти жаль, что я тоже был королём...
— Бросьте его в подземелье! — крикнула Ниона. — И навесьте побольше цепей!
Когда стражники повели пленника прочь, им пришлось торопливо семенить, чтобы поспеть за его широким шагом. Дуар насмешливо сказал через плечо:
— Остерегайся, о королева, как бы не пролились кровавые дожди и как бы чёрный ворон не взгромоздился на одну из башен твоего замка!
Один из стражников уронил цепь, а когда наклонился поднимать её, капитан дал ему крепкого пинка, чтобы скрыть собственный испуг.
Замерев с побелевшим лицом, Нионе ещё долго слышала раскаты хохота из темноты коридора.
* * *
В глубоких подземельях Йгота, расположенных под башнями и шпилями прекрасного города, разило вековой затхлостью и гнилью. За пределами света факелов, котрые несли стражники, скакали и метались какие-то твари — мелкие обитатели этой промозглой преисподней. Цепей на Дуаре висело теперь столько, что даже его могучее тело шаталось под неимоверной тяжестью. Звон кандалов пробуждал эхо то здесь, то там, отчего малочисленной группе людей стало казаться, будто они вторглись в прибежище давно умерших королей и воинов древней династии Краллов, чьи заблудшие души облачаются в заржавевшие кольчуги, чтобы начать битву.
— Вот эта сгодится, — раздался резкий голос капитана.
Дуара втолкнули в зарешёченную ржавую дверь и бросили в угол. Грохотом его кандалов была разбита тишина подземелий на милю кругом, не меньше. Цепи надёжно прикрепили к тронутым ржавчиной скобам на стене. Ложась на пол, Дуар видел последний отблеск факельного света на влажных камнях и слышал замирающие вдали шаги стражников. С ликованием нахлынула тьма, причинявшая глазам почти физическое страдание.
Человек, который был когда-то королём, улыбнулся этому загробному мраку. Улыбка превратилась в широкую ухмылку при воспоминании об алебастровых чертах Нионе. Дуар сдвинулся в наиболее сухой угол камеры, вытянул ноги, располагаясь поудобнее, и вытащил из-под спины предмет, на ощупь очень похожий на высохшую берцовую кость. Что-то прошмыгнуло мимо двери, заметно было только мерцание крохотных красных глаз. Цепи больше не звенели. Дуар спал.
* * *
Он проснулся с ощущением беспокойства. Так зверя в джунглях пробуждают нервы, взбудораженные приближением опасности. Но очнулся Дуар не как цивилизованный человек, с вялостью после глубокого сна, а мгновенно, разом, полностью осведомлённый о том, что происходит вокруг, и поэтому его рука сразу дёрнулась к мечу...
Но меча не было. Дуар насторожился.Там, куда он попал, правили тишина и вечная ночь, ведь солнце никогда туда не заглядывало. Глаза Дуара встречали только пустоту и ничего не могли подсказать насторожённому телу. Зато его уши подтвердили, что беготня и шорохи утихли. Дуар чуял нутром, что здешних обитателей спугнуло присутствие чего-то чуждого — присутствие совершенно беззвучное, но и сердце, и разум, и то неосязаемое, что зовётся душой, были охвачены тревогой.
Вдруг в чёрном хаосе замерцали крохотные частички света, крутясь и кувыркаясь отдельными пылинками, как будто каждая обладала собственной крохотной жизнью. От них не исходило лучей, в которых открылась бы вся неприглядность камеры, и хотя таинственный вихрь бесконечно малых искорок светился всё ярче и ярче, за пределами того места, которое он занимал, темница по-прежнему оставалась беспросветной.
Дуар пересёк полмира, и колдовство встречал повсюду — даже в чёрных горах собственного неприступного королевства, прежде чем оно было похоронено падением своих громадных крепостных стен. Но здесь, как подсказывало чутьё, проявилось что-то такое, о чём никто не ведает...
«Это ведьмовской огонь», — подумалось Дуару. Однако он сидел спокойно — с момента пробуждения Дуар ни разу не шевельнулся.
Вдруг изнутри свечения донёсся голос — ласковый, мягкий женский голос, в котором, вопреки несомненной женственности, звучала властность:
— Дуар! Ты меня слышишь?
— Да, нечисть, я тебя слышу, — проворчал пленник. — И в этом нет ничего удивительного... Что тебе нужно от меня, адское отродье?