Бжезинская позже вспоминала: «Меня причислили к развлекательному течению главным образом из-за дебютантского рассказа о Бабусе Ягодке. С ярлыками не спорят — да и зачем бы? Но проблема состояла в том, что в тот момент одновременно с развлекательной литературой отрицались книги, неангажированные политикой. Мне же совсем неинтересно комментировать текущие политические события. Я всегда шла собственной дорогой».
Первое, что бросается в глаза при чтении рассказов и романов Анны Бжезинской, — язык. Он всегда подстроен под сюжет и обстоятельства раскрываемых событий: густой говорок австралийских добровольцев в окопах Первой мировой («За короля, отчизну и горсть золота» — «Za krуla, ojczyznę i garść złota»), атмосфера русской деревни («Жар» — «Żar»), холодно-отстранённые описания мира ренессансных магов условной Италии в цикле «Воды глубокие, как небо»...
Герои и мир — ещё одна особенность произведений Бжезинской: раз за разом автор ставит вопрос об общем и отличном не просто в чувствах — в мировосприятии героев вымышленных миров. «Я не уверена, что наши чувства настолько уж изменились за все эти столетия, отделяющие нас от Средневековья, — пишет она. — Люди тогда точно так же любили, мечтали, страдали и умирали. Но вот социальные правила и способы выражения этих эмоций были другими. Иначе воспринимали тогда старость, иначе выбирали себе супругов, иначе понимали самопожертвование. Именно потому путешествие в мир ментальности наших предков настолько увлекательно: это словно открытие нового мира, словно попытка понять пришельца с другой планеты».
И ещё: Бжезинская чётко осознает логику развития истории — и нашей, и вымышленных миров. «Прошлое было грубым, — отмечает она, — современность, впрочем, бывает не лучше, и даже оптимисты порой это замечают. Мои книги говорят о старых временах, каковые люди часто воображают себе как мифический золотой век, в котором мужи были отважней, женщины — целомудренней, а трава — зеленее. Вот только это полная ерунда. Просто мы так сконструированы, что предпочитаем думать о благородных гусарах, что гибнут на страже Отчизны, нежели о наёмных войсках, которые опустошают окрестности, словно гопота, облачённая в доспехи. Но меня-то интересует прошлое куда менее привлекательное, менее слащавое».
Рассказ «И любил её, хоть помирай» — самое начало авторского пути. И, полагаю, закономерно, что русскоязычный читатель начинает своё знакомство с творчеством Бжезинской именно с него. С уверенностью, что — продолжение следует.
* * *
Сергей Легеза родился в 1972 году. Кандидат исторических наук, работает на кафедре социологии ДНУ. Автор десятка опубликованных рассказов, переводчик с польского. Живёт в Днепропетровске, Украина.
**********************************************************
Александр ЗМУШКО «ПРИНЦЕССА И ПАСТУХ»
«О, великие Боги и Богини княжества Дуафэйн! Если бы вы знали, как тяжко мне, как томится в оковах душа моя. Будто кандалами Повелителя Змей прикована я к этому бренному, тусклому, безрадостному неизбывному существованию: жизни среди пустых балов и бессмысленной вежливости расфуфыренных павлинов — вежливости, что прячет за собой яд, кинжал и смерть. О, сколько из них охотно бы отправили моего папеньку на виселицу или на плаху!
Когда я смотрю в их змеиные, насмешливые глаза, мне хочется вырвать у них из-за спины фигуральный стилет предательства и вонзить в их остуженные сердца. То-то они удивились бы! Да где бы они были, если бы не мой папенька? Давно в утробах великанов, что спускаются с гор Морт-ле-Дор и разводят свои костры на равнинах Ласколесья.
Жаль, что папенька так далеко: вновь он воюет с людоедами из пустошей Заземелья. Без него тут всё холодно и пусто, мрамор пола скользок, как дрожащая в руках змея, портьеры скрывают тени, а тени — убийц. И шёпот измены разносится по коридорам.
Вчера я услала Лючию, что пробует моё вино и снедь. Ещё не хватало отравить невинную пейзанку! Теперь я ем мало, зато пью много вина. Я могу на вкус различить шато 6785 дофиллоксерного года от года 6800, богатого на солнце и урожай. Поэтому отравы в вине я не боюсь.
Но я устала, так устала...
День за днём, ночь за ночью: на троне с яхонтами и соболями, средь атласных подушек, под одеялами из шёлка. Кругом меня золочёные маски, карнавал лицемерия, буффонада лжи, аттракцион фальши. Иногда, когда ночь темна, и горизонт чист, будто омытый слезами праведников, я выхожу на балкон и смотрю на небо. Оно черно и глубоко, но в нём сияют глаза Богов — беспорочные древние звёзды. Они подобны смарагдам и лалам, что вделаны в хрусталь.