- Только не надо мне говорить, что я выздоровлю. И вот эту вот всю вашу муть про «не говори так и бла-бла-бла». Я знаю, что скоро уйду. Даже знаю, куда хочу. Смерти нет. Смерть - это вкус новой жизни. Родителям, конечно, этого не понять, но ты ведь уже была на той стороне, да? Ты её попробовала.
Это был не вопрос и перед глазами Ксюши мгновенно пронеслись картинки, как во время пустяковой операции ей передозировали наркоз и как тяжело и мутно она возвращалась «с того света».
- Видела.
- Ну вот, - с заметным облегчением продолжил Саша, - значит, это Ты.
Повисла неловкая пауза.
- Ты давно болеешь? - зачем-то спросила Ксюша.
Саша пожал костлявыми плечами.
- Как себя помню.
- А сейчас тебе сколько?
- 8.
- А какой ты видел сон про меня?
- Что ты придёшь. Нам будет весело, а потом я уйду. Но перед этим ты дашь что-то мне, а я - тебе.
Ксюша почувствовала, что ноги становятся ватными, а голова отказывается соображать. Не так она себе представляла развлекательное выступление перед больными детьми, совсем не так. Совсем!
- Вообще, я пришла, чтобы почитать тебе стихи...
Дверь в палату открылась и вошла нянечка, вкатив тележку с завтраком. Бросила беглый вопросительный взгляд на Ксюшу.
- Доброе утро! Сань, смотрю, у тебя гостья. Ну, может, хоть при ней поешь. Не ест, засранец, прости Господи мой язык!
Ксюша невольно улыбнулась. Нянечка поставила поднос с парой тарелок и чаем на стол, положила несколько ложек. «Покормите его», - шепнула Ксюше и вышла.
- Я не буду, - насупился Саша.
- Ты просто не пробовал, - парировала Ксюша.
- Ага. И не буду.
- Сегодня особенный день и завтрак - тоже особенный, ты зря. Тогда его съем я.
Я, между прочим, ещё никогда не пробовала кашу из сатурнианского топинамбура...
- Из чего? - глаза Саши округлились. - На Сатурне нет жизни! Там лёд! И метан.
- Это внутри метан, а в кольцах - сметан. Такой специальный сметан, который даёт ледяная корова. Прекрасное удобрение для топинамбура, кстати. Только об этом никто из космолетчиков не рассказывает, потому что самим мало.
- Ты сумасшедшая, да? - в глазах Саши снова заплясали озорные искры.
- Трудно сказать. Я же из твоего сна. Могу быть какой угодно. А к каше ты руки не тяни, я её сама съем. - Ксюша с внутренним содроганием посмотрела на овсянку на воде, но решила идти ва-банк до конца и «продать» ещё горошек с пюре, - Кстати, тут ещё яйца зелёных венерианских копытокрылых кобылок и густая пыльца марсианской ромашки из тюбика. Но я всё и одна съем.
Саша сел повыше на кровати, в глазах его блестели слезы.
- А можно вместе? Они мне какие-то теперь таблетки дают, от них больше не больно, но тошнит и вкусов совсем не чувствую. Ты ведь мне расскажешь какой он.. этот... топи...кто там?
- Сатурнианский топинамбур... - Ксюша сделала вид, что никак не может решиться, - Ну, только если ты совсем немножечко съешь, только вкус попробовать, так и быть - поделюсь. А то знаешь, не каждый день топинамбур-то перепадает.
- Не волнуйся, много не съем...
Ксюша взяла поднос и пересела на кровать к Саше.
- Начнём с каши? Итак... - Ксюша засунула ложку с безвкусной клейкой овсянкой себе в рот и изобразила лицо профессионального дегустатора, - сок сатурнианского топинамбура тягуч, как сутки на Сатурне, и вязок, как лучи Солнца, которые с трудом пробиваются сквозь ледяные кольца.
Следующая ложка каши приземлилась, как космический корабль, в рот Саши.
- Фу, холодная!
- Это холод космоса, Саш! Знаешь, на Сатурне тоже не тепло.
- Знаю, - нахмурился Саша, - ещё расскажи!
А у Ксюши словно открылось второе дыхание и привычный, набивший оскомину вкус больничной еды превращался в экзотические оттенки вкусов небывалых фруктов и овощей, под соусом из млечного пути и космических странствий. А Саша послушно открывал рот, позволяя себя кормить, постоянно уточняя детали Ксюшиной бурной фантазии.
Так их и застала заведующая. Заглянула, сделала Ксюше знак, что время истекло и молча вышла за дверь. Саша нахмурился.
- Всё. Больше не буду. А тебе пора, - мальчик решительным жестом отодвинул поднос с недоеденной едой, - и больше не приходи.
От такой смены настроения Ксюша несколько оторопела.
- Почему?
- С тобой хорошо. Я даже забыл, что мне пора. Поэтому - уходи.
К горлу Ксюши подкатил предательский ком.
- Саш, но я же тебе приснилась! Ты же мне что-то сказать хотел?
- Я сказал. А теперь - уходи. И не приходи.
- Но, Саш, мы же с тобой, как космолетчики, вместе ели. Мы же друзья теперь, нет?
- Нет.
Взгляд Саши словно уплыл куда-то, мальчик откинулся на подушку и уставился в окно.
Снова вошла заведующая. Ксюша поднялась с кровати, переставила поднос с едой на стол.
- Саша, можно я всё-таки ещё раз приду снова?
Ответа не последовало.
Заведующая молча кивнула Ксюше, мол, хватит, выходите, и девушка, как зомби, послушно покинула палату.
Ребята стояли на крыльце перед входом в хоспис. Кто-то курил, кто-то просто стоял, грея озябшие руки в карманах. Все молчали.
Ксюша вышла из душного помещения и жадно глотнула ртом воздух. Он по прежнему пах слякотью, бензином и больничной едой, только вкус у него теперь был совершенно другой: вкус слёз, очищающей душевной боли и восхищения, даже преклонения, перед смелостью и честностью маленького мальчика. «Смерть - это вкус новой жизни». А ещё вкус острой душевной боли, которая не забудется, но станет просто едва слышной с годами...
“Я хочу, чтобы ты нашёл свой космос, Саш... и долгую-долгую новую и очень счастливую жизнь там, куда ты хочешь уйти”...