— По предварительным расчетам полет составит восемьдесят суток. На восемьдесят первые «Прайм» должен выйти на орбиту Марса. В следующие двенадцать часов мы отстыкуем лабораторный модуль доктора Патела и жилой модуль с грузом продовольствия и топлива, — на втором экране появилась карта Марса. — Модули садятся на поверхность вот в эту точку в семи километрах от купола Юпитера и в шести километрах от входа в пещеру. Челнок садится в течение следующих шести часов. Место посадки меньше одного квадратного километра. Это – единственная подходящая равнинная площадка вблизи. Вокруг гористая местность, много острых камней и оврагов. Промахнемся даже на сотню метров и шансов выжить не будет. Поэтому спуск пройдет в автоматическом режиме под контролем спутников «Глаза». Если автоматика посчитает, что существует даже небольшая вероятность отклонения, челнок будет возвращен на «Прайм», а миссия будет считаться проваленной.
Опять повисла тишина.
— Члены экипажа: Скотт Стивенсон, Ричард Пател, Андрей Молчанов и Нака Миура высаживаются в челноке на поверхность планеты. Бортинженер Иван Покровский остается на орбите для поддержания функционирования корабля. Программа миссии рассчитана на восемь месяцев работы пока Земля и Марс вновь не сблизятся на достаточное расстояние.
— Не переживай, летописец, без тебя не улечу, — Покровский хлопнул Молчанова по плечу.
— Доктор Пател, сколько у нас есть времени до взрыва термобомбы? — спросил Стивенсон.
Ричард Пател словно спал с открытыми глазами. Стивенсон собирался спросить еще раз, но тут он внезапно заговорил:
— Реакция синтеза, протекающая в термбомбе вызовет мощное электромагнитное излучение…
— Оу, а можно без этих ваших излучений, — вмешался Покровский. — По-человечески скажите, док. Когда рванет?
— Система охлаждения автономная, насколько долго она будет функционировать, я не знаю. После отключения температура возрастет волнообразно, стенки начнут разрушаться…
— Док, просто назовите цифру! — требовал Покровский.
Ричард Пател взглянул на Покровского, как на мелкое насекомое, цапнувшее его на прогулке. Затем он перевел взгляд на командира Стивенсона, и тот кивнул в его сторону.
— Пятьдесят, может быть сто дней.
— Ух, большой разбег, — сказал Покровский.
— Будет еще меньше если марсиане попытаются вскрыть термобомбу, — сказал доктор Пател.
— Как же мы узнаем, что эта бомба не сработала, что еще не поздно? — спросила Нака.
— «Глаз» засечет всплеск инфракрасного излучения из пещеры.
— Хорошо, будем рассчитывать, что этого не произойдет до нашей высадки, — заговорил Стивенсон. — Андрей, ты изучал последствия воздействия такого излучения на живые организмы. Насколько это опасно для марсиан?
Молчанову стало не по себе, что на него уставилось сразу четыре пары глаз.
— Смертельная доза облучения для организма схожего с человеческим будет в радиусе ста метров прямой видимости.
Покровский чуть не поперхнулся.
— Прямой видимости? То есть встал за любой камень и спасен. Послушайте, у нас на борту между прочим штука в миллион раз мощнее и опаснее. Вот о чем нужно переживать, — Покровский указал пальцем в сторону реакторного модуля.
— Андрей, они могут осознать опасность от нее? — спросил Стивенсон.
Взгляды за ответом вновь упали на Молчанова.
— Судя по биоморфной внешности существа, оно достаточно примитивно. Уровень развития скорее всего схож с предком человека питекантропом.
— А может это у них всего лишь гонец? — предположил Покровский. — Ну, разведчик, типа собаки. Отправили разобраться первого, кого не жалко. Внизу у них небось целый подземный город. И вообще, с чего вы взяли, что они эту термобомбу с собой потащат?
— У примитивных племен в Австралии и Африке принято обожествлять необычные и красивые предметы. Их возносят на алтарь, который всегда находится в центре поселения. Вокруг него принимают пищу, собирают собрания. Вот, обратите внимание на это, — Молчанов придвинулся к экрану, вывел изображение термобомбы. — Она напоминает шар, сделанный из золота. Во многих известных культурах так изображалось солнце, как символ высшего божества.
— Слишком натянуто, летописец, — Покровский покачал головой.