Бирмингем стал промышленным городом, никогда не терявшим связи со своими корнями. Несмотря на городское планирование, кампании по украшению жилых районов и давние традиции частного попечительства, Бирмингем так никогда и не приобрёл элегантности Атланты или Нового Орлеана. Даже после того, как в Америке началась деиндустриализация и развитие города в 1960-е годы остановилось, многие семьи всё ещё находили в окрестностях своего дома то динамитную шашку, то капсюль-детонатор — предметы, напоминавшие о неистовой скорости, с которой Бирмингем поднялся из грязи.
Попытки организовать труд с расовых позиций делались ещё с 1870 года, и многие профессиональные союзы использовали расовую дискриминацию в качестве основы для набора своих членов среди чёрных — ещё до организации коммунистических и социалистических партий. Организация рабочей силы в Бирмингеме привела к разногласиям не только между рабочими и управленцами, но и между столь разными общественными силами, как Ку-Клукс-Клан, Национальная Ассоциация Содействия Прогрессу Цветных, Объединённый Профсоюз Горняков и Конгресс Промышленных Предприятий, не говоря уже о полиции и Демократической партии. Однако благодаря смычке между церквями и братскими организациями Бирмингема профсоюзы весьма укрепились и переход от старомодной организации производства на Юге к новым формам значительно облегчился. Знаменитые бирмингемские госпел-квартеты были типичными представителями этого нового духа: такие группы, как CIO Singers Of The Bessemer Big Four (она возникла в Организационном Комитете Рабочих Сталелитейной Промышленности на основе бывшего состава под названием West Highland Jubilee Singers) использовали старые религиозные песни как основу для комментариев относительно рабочей солидарности.
С началом Второй Мировой войны оборонные заводы попали под действие федеральных директив, и прогрессивным группам стали видны новые возможности для социальных перемен. Ко всему прочему, одухотворённые патриотические лозунги, доносившиеся из Вашингтона, имели неожиданный эффект разжигания борьбы за гражданские права и ободрения чёрных рабочих.
Бирмингем был переполнен, забит под завязку вновь прибывшими рабочими и солдатами из близлежащего Форта МакКлеллана в Эннистоне. Железные дороги, трамваи и автобусы стали очагами серьёзных конфликтов — задолго до того, как Роза Паркс отказалась подчиняться разграничительным линиям в сегрегированных автобусах в Монтгомери. Афроамериканцы в Бирмингеме противостояли расовому разделению общественного транспорта при помощи индивидуальных жалоб, кидания камней, кулачных боёв, — а иногда и перестрелок в автобусах. Поездки по выходным в общественные места для чёрных стали временем демонстрации расового единства. Стильные наряды, толпы собирающихся людей и даже нормальное человеческое общение начали раздражать белых, которые почувствовали, что их контроль над чёрными постепенно слабеет. Чёрные солдаты смотрели на свою форму как на средство борьбы за справедливость и равенство, но для некоторых белых это, наоборот, был признак потенциальной жертвы.
Сонни очень мало интересовался политикой, окружавшей рабочее движение — он был членом профсоюза музыкантов и ходил на собрания, но обычно сидел там тихо; позже он говорил, что Союз никогда не относился к его группе по-честному. Однако идеология, лежавшая в основе этих движений (как и их культурные последствия) не ускользнула от его внимания. В 1941 г. он читал журнал Южной Лиги Негритянской Молодёжи Кавалькада: Марш Южной Молодёжи; антивоенные чувства там выражались в блюзовой форме такими поэтами, как Уоринг Куни и Юджин Б. Уильямс; редакционные статьи взывали о поддержке законодательной отмены подушного налога и высказывались против полицейских зверств. Когда была объявлена война, Сонни заметил усилия Луиса Бернхема, организационного секретаря Южной Лиги Негритянской Молодёжи — тот призывал направить интерес к войне на возрождение борьбы за гражданские права путём привлечения внимания к работам Ганди и У. и Б. ДюБуа и организовать новую политическую партию чёрных под лозунгом «Не-насилие и не-сотрудничество».