И речи волновали кровь.
А мы себя в беседах забывали…
Как Ты велик, мой Пушкин, как высок!
И если говорить об идеале, –
Тебя приветствуют и Запад и Восток,
Но видят Пушкина ребёнком и Поэтом,
И пылким юношей, и яростным бойцом,
Который, синь-мороз предпочитая лету,
В улыбках осени восходит на крыльцо
И дарит мне любовь, что с детства в каждом доме,
Свой из своих, и друг, и Человек,
Роднее всех, знакомого знакомей,
На всех один, как Бог, и Свет, и век!
Но я боюсь, боюсь быть недостойной
В стихе и в поступи, в обличье и в делах,
Мой лёгкий звук, Мой Пушкин, всех историй
Моих исток, Ты Будда, и Аллах,
И Сам Христос, и Сам Великий Разум,
И вечность мудрая, и Родина моя,
Живой, но не Икона, Третьим Глазом
24
Сквозь день и ночь Ты смотришь на меня!
ПУШКИН:
Смотрю и думаю: недаром мы трудились.
Наградой ласковой течёт племяшки речь.
И чтоб стихи достойные родились,
От злобы сердце надо уберечь,
Беречь от лени, от тоски и фальши,
Предательства, витийства и вражды.
И от гордыни быть подальше.
И явит Свет великие труды!
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Спасибо, Пушкин Александр Сергеич!
Мы вместе слушали и к сердцу Вашу речь
Восприняли. И будем Вас беречь.
С почтеньем к Вам, Сергей Есенин.
24 марта 1990 г. разговор продолжается
ДИАЛОГ с ПУШКИНЫМ
Как благодарна Вам я за стихи,
За свет цветенья спелых вишен,
За всё, чем мы живём и дышим,
Благословенье и совет!
Ни скипетром, ни посохом державным,
Мой друг, не устрашаете Вы взор.
А молодым гонцом, живым и своенравным,
Заводите со мною разговор.
В отсутствии Вас Вас на Вы назвать могу лишь.
Как странно, а в присутствии – На Ты.
И эти розы – символ красоты –
Вам отдаю. – Но малый долг верну лишь…
ПУШКИН:
Я не надеялся на утреннюю связь
И о вечерней перестал уж думать.
Скажу, Танюшка, ну-ка, с Неба слазь,
Не то велю Эолу крепче дунуть, –
И ты – у нас, космический сверчок!
Так называли в юности Поэта.
И я сейчас тебя назвать бы мог
Сверчком вечерним, что стрекочет где-то.
ТАТЬЯНА:
Сверчок прекрасный мой!
что может быть чудесней,
Чем пить строки Твоей живительный эфир?
Ему внимает целый Мир,
Твои стихи преображая в песни!
ПУШКИН:
О, ангел маленький, измученный войной,
И бедами, и нивой опустелой,
Как ты хорош, как крепок, как со мной,
Со мною, ветхим, старым, рядом льёшься
Единой песней в золотую даль.
Уверен, ты на зов мой отзовёшься.
25
И мы отринем времени вуаль,
Чтобы пройти лучом до сердца
Руси могучей, как случалось встарь.
Открой же нашей Истины букварь.
В нём столько музыки, созвучий, столько терций!
ТАТЬЯНА:
Средь многих бед – главнейшая – одна –
Утрата Пушкина! – Не легче, чем война!
Как боль вонзается, как снова сердце плачет,
Когда, внимая страшному мгновенью,
Вновь видит ДРУГА у Никиты на руках
И, обескровленное, шепчет:
«Скажи скорей спасительное СЛОВО,
И ложь и смерть рассыплются во прах!»
ПУШКИН:
Скажу тебе спасительное СЛОВО
Устами свежими, как яблоко в соку,
И всем живущим ныне предреку:
Жизнь повторяется. И все воскреснем снова.
И если нет с тобой любимого Поэта,
То это лишь мираж. – Он здесь,
Он сыплет розами, Он жив, и лето
Сквозит в строке. Он в этой строчке весь,
Ваш Пушкин – светлый и изящный,
Живой, сегодняшний, простой и настоящий,
С приветом к вам, потомки дорогие!
Хоть на Земле теперь года другие,
Но вечен я, как вечны вы, друзья.
И нас разъять уже ничем нельзя!
ТАТЬЯНА:
Мой Пушкин, Ангел, Ты сердечко успокоил,
Родной и ласковый, а главное – живой,
К тому ж ещё – навеки свой!
И нас стихом прекрасным удостоил!
ПУШКИН:
Россия вольная, поруганная высь!
Россия рабская, где высью дышит Разум,
Животворясь космическим экстазом,
Взмахни крылом, взлети и оживись!
ПУШКИН–СВИРЕЛЬ,
1990 год, март, тетрадь 11 «а»
ПУШКИНУ
Мой милый, мой родной, Души моей терзанье!
Как страшно жили мы в неведенье сто лет
И больше, и не слышали ответ
На сердца русского рыданье!
Ты всё молчал. А, может быть, Твой зов
Терялся в шорохе измученных Миров,
Тот сердца зов заветный,
Необходимый и прозрачно-светлый,
26
Способный нашу Душу осенить,
Россию-матушку тем звоном колокольным,
Прекрасным, нежным и раздольным
Объять, поднять, хранить?!
СВИРЕЛЬ, март 1990 год, тетрадь 11»а»
ДИН–ДОН