Свил нашей памяти венец.
Венец античности, учёбы
Значенье, роль учителей.
И вывел быт особой пробы,
Как у семи богатырей.
В садах Лицея возрастая,
Не знали мы, что Скатов сам
Заметит: «Пусть одна шестая
Лицей возносит к Небесам!»
Всем, кто возвёл в Садах чертоги,
Колонны, бюсты и Дворцы, –
Чему так радовались Боги, –
Верны лицейские птенцы.
Да, мы признательны доселе
Бытописанию идей
От Камерона до Растрелли
Во благо жизни и людей.
Мы знаем: труд и жар сердечный
В анналах сих не пропадёт
50
И, сохранив красу и вечность,
В строфу о Пушкине войдёт!
А. С. ПУШКИН,
через Свирель, январь 2016 г.
ОБРАЗ ПЕРВОЗДАННОЙ КРАСОТЫ
Над очарованием царскосельской тишины на долгие годы для лицеистов взошла
загадочная фигура прекрасной женщины, появляющейся изредка в аллее, над озером и в самой
обители юных.
В начале жизни школу помню я…
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
Её чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в её беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Её чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.
1830 год
Кто же была эта прекрасная женщина? О ней сохранились воспоминания.
«У неё были тонкие правильные черты и прекрасный овал лица, краски которого были
очень хороши, но недостаточно ярки. Однако бледность при этом отлично гармонировала с
ангельски кротким выражением глаз.
Её золотисто-пепельные волосы ниспадали на шею и лоб. Одета она была в бедную
тунику, которую перехватывал пояс, свободно перевязанный вокруг тонкой и гибкой как у
нимфы талии».
Так вспоминают современники о великой княгине Елизавете Алексеевне, жене
Александра Первого.
А Иван Пущин в своих «Записках о Пушкине» пишет: «При открытии Лицея
императрица Елизавета Алексеевна нас, юных, пленила непринуждённой приветливостью ко
всем. Она умела и успела каждому из профессоров сказать приятное слово. Тут, может быть, и
зародилась у Пушкина мысль стихов о ней…»
51
Известно, что императрица Елизавета спрашивала Жуковского, который при дворе давал
уроки жене великого князя Николая Павловича Александре Фёдоровне, – «Почему Пушкин,
сочиняя хорошо, ничего не напишет для неё?»
И в 1819 году Пушкин пишет в ответ на этот вызов в честь императрицы Елизаветы
Алексеевны:
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рождён царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь пред Геликоном,
Где касталийский ток шумел,
Я, вдохновлённый Аполлоном,
Елизавету втайне пел.
Небесного немой свидетель,
Воспламенённою Душой
Я пел на троне добродетель
С её приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой.
И неподкупный голос мой
Был ЭХО РУССКОГО НАРОДА.
В лице великой княгини Елизаветы Алексеевны Поэт пел на троне добродетель, как он
выразился, потому что Елизавета проявила себя при дворе как женщина образованная, умная и
начитанная.
Одарённая красотой и восхитительным голосом, она уклонялась от светской жизни,
приняла православие, глубоко сочувствовала народу России во время нашествия Наполеона.
Под её покровительством в Петербурге было создано Женское патриотическое общество.
Почему же именно эта фигура обращает на себя особое внимание при воспоминании о
лицейских годах Пушкина? Может показаться мистификацией, но уже в наши дни не одна
поэтесса Татьяна Васильева обратила свой взор в ту сторону, утверждая, что единственной
настоящей МУЗОЙ Пушкина была именно Елизавета Алексеевна.
Вопрос спорный. Одно определённо: судьба у Елизаветы Алексеевны при дворе была
горестной.
Это ясно из её переписки с матерью, которая оставалась в Германии. Елизавета жалуется
в письмах к матери, что ёё при дворе не понимают, не принимают как равную, относятся к ней
враждебно.
И становится ясным, что и сам муж её Александр Первый на стал своей хрупкой и