Самая внешняя часть солнечной атмосферы получила название солнечной короны. Она прослеживается фактически от солнечного диска (лимба) до расстояний в десятки радиусов Солнца и постепенно рассеивается в межпланетном пространстве. Яркость короны очень мала десяти в минус шестой степени яркости фотосферы, и резко (в 10 в третьей степени раз на расстояние около двух солнечных радиусов) спадает при удалении от лимба. Поэтому излучение короны, обычно теряющееся в рассеянном свете неба близ Солнца (в так называемом околосолнечном ореоле), может регистрироваться или во время полных солнечных затмений, или при помощи специальных внезатменных коронографов, устанавливаемых высоко в горах, где яркость ореола ничтожна. При наблюдениях из космоса Солнечную Корону можно исследовать непосредственно на диске Солнца в рентгеновской области спектра, где излучение фотосферы отсутствует. Медвежата бежали за телегой и падали в ямы. Шёлковое урчание наполняло загадочный лес. С какой бы скоростью им не бежать — они приближались к телеге. Ведь слоистые шеи каждого из них были перехвачены толстой веревкой, противоположный конец которой был закреплен на той или иной оси. Наматываясь на оси, веревки, соответственно, всё сокращали исходное расстояние. Таким образом, медвежата, упавшие в ямы, недолго в них оставались, так как в следующую же секунду вновь выволакивались наружу и, будучи уже бездыханными, продолжали свой путь, протирая своими пушистыми пузами кочки и корни огромных деревьев, неумолимо приближаясь к оси Абацицисыс.
Так и я путешествую в своем теле, под ним или верхом на нем изо дня в полдень, постоянно поправляя седло.
Женщина, как и положено ей, ожидает ребенка. Её упругий живот, ее крепкие груди, — все ее тело, так хорошо изученное телом моим, стало даже не тело, а место времененного проживания Эмбриона, зачатого без моего участия. Тело стало даже и не место, а Общее Место в биографии Женщины…
Потом были другие объекты и инсталляции. Но постепенно перестал у меня в руках взрываться рояль, перестали шорохи, крики души смолкли, как на Украине, сидишь себе в белой мазанке, ночи звездные, под окном коты поорут-поорут и перестанут. Так и все перестало в доме моем. Даже слезы недопустимы и непонятны. Так-то вот. Вот тебе и общий живот!.. Хотел, чтобы все были сосуд, а теперь даже волосы не растут.
…поднимает голову и произносит в темноте свое имя. Осталось так мало времени. У девушки высокая температура. Она ничего не успеет.
Э С Т А Ф Е Т А
Вот конкретный пример к тому, что я сейчас сформулировал. Передо мной замкнутое пространство листа. Неужели я сейчас снова буду писать здесь всякую ерунду?! Почерк у меня сегодня чужой. Вот, уже началось. Я сам поставил себя в неловкое положение. Не то. Не то!
Сейчас я подсчитаю, какую часть листа я уже израсходовал, не считая последнего предложения; по крайней мере, до деепричастного оборота, который вот… закончил. Так вот. Черт! К чему эти словосвязующие конструкции. Подсчитал. Одна четырнадцатая несколько минут назад, но спустя секунд тридцать — уже одна шестая. От какой части? Вот. Я уже зачеркнул первое словосочетание, и, более того, исправил род слова «первое», потому что сначала вместо «первого словосочетания» была «первая фраза», хотя падеж, мой вечно виноватый падеж сохранен. Секунды три, сейчас уже четыре, пять, шесть… в слове «падеж» зачеркнул точки над «е». Дописал букву «д» в предлоге перед закавыченным Е. Первый раз зачеркнул, когда, подсчитав, что исписал уже шестую часть листа, вспомнил, что СССР тоже занимал шестую часть суши.
Куда тороплюсь?! Знаю. Теперь уже никто не узнает сколько исправлений будет дальше, в ходе моей эстафеты. Этот листок я сделаю вещью в себе. Никто из вас не сможет сказать с какой-либо определенностью, не вычеркнул ли я чего из первоначального варианта соития текстуального две-три фразы назад! Все, что вы сейчас читаете или слышите — это ничего. Ничего-ничего. Мне наскучило что-то всё. Я исписал листок почти с одной стороны целиком. Между каждой строкой этого текста умещается литературная классика различных народов. Надо только обнаружить хвост переплета. Первого переплета. Вытянуть все его тело, разорвать страницы или поджечь, или… поставить на полку. У букв «а», у моих букв «б» (поразительно! Хотел написать «а», а написал «б») не хватает хвостов. Им не хватает хвостов. Вот и моя ерунда приобретает метафизическое значение. Осталось уже меньше, чем произошло. Хотя, среди моих возможностей есть вариант уничтожения первичных строк двугорбой литературы 1 (цифра 1 — сноска, что-то говорящая об образе двуспинного животного, кое, на самом деле совокупляющиеся мужчина и женщина; соответственно, средняя гомосексуальная пара, совокупляющаяся в анус одного из участников игры, не похожа на животное о двух спинах) и заполнения их строками литературы вторичной. Эстафета моя! Сколько я вспомню всего, когда закончится этот бег или… падение? Куда? На самом деле, последнего вопроса я не поставил. Флажки мои близко. Я вижу розовую бечевку. На замороженном языке написано «финиш».