6 - 9
6. Солнечные лучи с изрядной долей радиации ласково касались его кольчуги двадцать второго века. Поблёскивая светоотражающей фольгой и вкраплениями из нержавеющих сплавов, издалека он напоминал маленькую яркую звезду, слепящую, но не способную согреть. Особенно при минус ста пяти градусах по Цельсию. "Бывало теплее, - подумал Торн, проверяя показания скафандра на специальном дисплее, встроенном в рукав. - Можно было даже шлем снять, попробовать марсианский воздух на вкус." Человек не мог дышать на четвёртой планете от Солнца, но Торн никогда не считал себя простым человеком. И уж точно не землянином. Он родился на Марсе, и являлся первым официальным марсианином в мире. Были и другие, рождённые здесь на поверхности у земных космонавтов, первый "марсианский ребёнок" увидел свет ещё в восьмидесятые, а вообще люди рождались в открытом космосе на космических кораблях уже в середине двадцать первого века. Но Торну посчастливилось появиться первым от двух "марсианских детей", и его по праву можно было считать "чистокровным" марсианином. Он вместе с последующими новорождёнными открывал новую нацию, новую человеческую расу. С первой секунды своего существования он стал исторической личностью, заведомо попал в школьные учебники, и ни одно средство массовой информации не позабыло упомянуть о нём. НАСА и прочие организации пиарили ребёнка со времён, когда он впервые самостоятельно садился на горшок, попутно ковыряясь в носу. Весь путь его был предрешён. Ему ни разу не предлагали слетать на Землю, поддерживая таинственность вокруг марсианина, словно вокруг идола или экзотического божества. Торн и сам не горел желанием посетить голубую планету. Он ненавидел землян, ненавидел давать интервью, ненавидел слушать чужие новости и радоваться чужому счастью. Ему было уже под тридцать, и его уже тошнило от людей. Делая тщётные попытки научиться дышать углекислым газом и борясь с кипением крови, он намеревался жить отшельником, на своей родной планете, не под кислородными куполами в окружении учёных, а на воле. Но против природы не попрёшь. Психологи назвали бы его безумным. Если бы хоть чуть-чуть знали о нём. Он предпочитал вести отшельнический образ жизни, скрываться от людей в своих хоромах или марсианских пустынях. Родители его умерли - мать при родах, а отец гораздо позже, при неудаче на стройке второго кислородного купола. - Оливия, - говорил иногда Торн Марсу, между попытками сделать вдох. - Оливия. - Он пробовал красивое имя на вкус, смаковал его, разжёвывал, произносил разными интонациями. - Оливия. Она появилась в колонии недавно, полгода назад. Работала на две организации сразу, изучала марсианские ветра и атмосферу для НАСА, а также собирала информацию о марсианах для своей собственной начинающей компании с не совсем понятными целями. Стройная красивая женщина, и, что больше всего нравилось в ней Торну, сильная и крепкая, как прут, не страшащаяся непогоды и прочих неприятностей. При всей ненависти к остальной человеческой расе, Торн не мог не восхищаться девушкой. Попади она в его поле зрения, он с трудом отрывал от неё заинтересованный взгляд. Будь она в одном помещении с ним, сердце его билось чаще, а сам он слегка замирал, слова давались с трудом, и даже дышать одним воздухом с ней было сложнее. Земные фильмы пропагандировали любовь, но в фильмах она чаще всего выглядела так отвратно и наигранно, что Торн не мог поверить, что сам по уши влюбился. Оливия дружила с ним, но так же, как и со всеми остальными. Приветливо улыбалась, никогда не конфликтовала, заразительно смеялась над глупыми шутками, и даже подмигивала Торну без повода, просто поймав его чуткий взгляд. Но подмигивала не только ему, поэтому он никак не мог разобраться в её чувствах. Он боялся. Боялся того, что он не нравится ей и никому никогда не понравится. В условиях низкой гравитации, его тело напоминало гигантскую тыкву, костюмы и скафандры делали ему на заказ. Большая часть землян в городке каждый день занималась на спортивных тренажёрах, борясь с ожирением и поддерживая форму. Торн это дело забросил уже давно, слишком давно, чтобы как-то изменить ситуацию. Глядя на свой гигантский живот в зеркале, настолько гигантский, что казалось, будто тот уже не спереди, а опоясывает его торс со всех сторон, Торн лишний раз убеждался, что при всех канонах земной красоты, у него нет ни малейшего шанса понравиться девушкам. Он не спивался, как другие иноземцы, в случае неудач, кризиса или печали. У него не было друзей, чтобы услышать слова поддержки. Ему не на что было отвлечься кроме Виртуала, он жил в своём дворце - так его называли в народе, специальное здание для чистокровных марсиан, с максимальным комфортом и удобствами - как в тюрьме, и много жалел себя, скорбно размышлял о будущем, о своих мечтах. Марсианин сидел на камне, на краю утёса. Высота - около тысячи метров, сильные ветра, но никакой пыли, т.к. она вся внизу, у подножия горы, а здесь лишь полированный вихрями узорчатый камень. Торн с детства любил приезжать сюда и любоваться разрастающейся колонией внизу. Ещё когда он впервые нацепил на себя детский скафандр и взобрался на гору с отцом, поселение учёных внизу в долине представляло собой несколько крохотных лабораторий, построенных ещё на Земле и собранных здесь после высадки. Вскоре начали появляться гигантские кислородные купола - теперь их было уже три, охватывающих по несколько квадратных километров и занимающих практически всю долину. Внутри биологи выращивали поля водорослей и пшеницы, рощицы деревьев, разводили живность. Колония