Олушьи выстроились в два длиннющих ряда друг напротив друга, переглядываясь, перешептываясь и, даже посылая воздушные поцелуи, как Вайхтауэрсан Акатау. Затем разошлись, образовав огромный круг. Здесь были все – беременные (коих оказалось немало!), дети, глубокие старцы (хорошо, значит, ничего выходящего за рамки приличий не предвидится) и множество половозрелых мужчин и женщин.
Я попыталась пересчитать участвующих – но часть из них просто не смогла увидеть из-за рельефа ландшафта: кого закрывали костры, кого кусты, валуны или насыпь.
Вождь пошел вдоль круга, внимательно разглядывая каждого. Я удостоилась особого внимания и щипка за щеку. Мужчины заулюлюкали, а громче всех самый огромный из них, прямо-таки шкаф. Высокий, мускулистый амбал, восседавший напротив меня, ударил себя в грудь и гордо возвестил: «Убаба!».
«Так вот ты какой, Убаба северн… то есть олушийский. Птица должна была получить разрыв сердца только от одного твоего вида», – со страхом подумала я, а вслух пропищала, указав на себя:
– Мира, бруид Мака!
Странно, но Мак вдруг принялся внимательно разглядывать свои босые ступни, когда я кивнула в его сторону.
– Бруид, не вроу! – Убаба трижды причмокнул.
Я втянула голову в плечи и затравленно посмотрела на Мака. Тот по-прежнему изучал свои ноги. Ах, ты ж защитник!
Вождь закончил шествие и громко возвести:
– Омганг! Омганг! Омганг!
Олушьи заулюлюкали, барабаны застучали громче. Я заволновалась, вспомнив святыню племени, и принялась снова шерстить взглядом участников. Наткнувшись на двух старух лет ста, опиравшихся на клюки, окончательно уверилась, что все будет чинно и благородно.
Вождь поднял руку, и все уселись в позу лотоса – кто на камне, кто на циновке, а кто прямо на земле.
– А-а-а! – раздался двойной душераздирающий вопль. Вайхтауэрсан частично расположилась на женщинах по обе стороны от себя, тут же зарделась, потупив глазки. Я на мгновение попыталась представить хрупкого Акатау рядом с ней. Вот уж точно, у любви нет преград.
Вождь пустил по рукам две чаши. Мак одобрительно кивнул, и я послушно сделала глоток – м-м-м, точь-в-точь тот самый напиток, что отгонял беды в норе авакуса. Тепло разлилось по телу. Вождь трижды дал отпить из чаш всем желающим. Олушьи заметно оживились и повеселели. Мужчины то и дело шутили, жаль на своем. Женщины прыскали от смеха в кулачки. И только Вайхтауэрсан была полностью сконцентрирована на Акатау – даже оголила одну грудь, размера седьмого, не меньше! Пожалуй, ей бы позавидовала сама оперная дива. Вот только Акатау не реагировал. Наверное, это у него тактика такая. И, судя по стараниям Вайхтауэрсан, весьма действенная.
На смену чашам по женскому полукругу пустили корзину. В нее каждая желающая клала какую-то свою вещь. Вайхтауэрсан, например, опустила ярко-желтую ракушку, а та молоденькая девушка, что помогла меня одевать, – оранжевую, сидящая рядом с ней женщина – голубой камень. Мак привлек мое внимание и помотал головой. Поэтому, когда корзина оказалась у меня, я лишь с любопытством заглянула внутрь – куча барахла. Видимо, какая-то игра в фанты по-олушийски. Похоже, тут любят веселиться. Но я лучше понаблюдаю со стороны.
Вот только местные боги со мной явно не были согласны – ночноцвет каким-то чудом соскользнул в корзину, которую у меня в мгновение ока вырвала из рук соседка, поместила туда какой-то камушек и пустила дальше. Я даже пискнуть не успела и с ужасом посмотрела на Мака, который с таким же выражением лица смотрел на меня. Что конкретно произошло до конца мне было не ясно, но почему-то возникло стойкое ощущение, что я в полной зад… в общем, попала. Ибо последний раз такой вид Мака стал прологом к почти смертельной щекотке.