Вроде он не так уж и долговяз.
Дядя лишь хмыкнул и указал подбородком на сцену. А дальше послышался хруст и одинокий истошный визг прорезал вдруг воцарившуюся гробовую тишину. Гигантская росянка ухватила горе-изобретателя за ногу и теперь неистово мотала его из стороны в сторону, по кругу по часовой стрелке, против, вверх-вниз...
– Вот бестолочь! – хохотнул Антон Павлович. – Это внук покойного сенатора Палкинда.
– По-омо-огите! – Крик шлейфом тянулся за горе-ученым.
– Все его опыты всегда заканчиваются подобным образом.
– Почему? – я пыталась уследить за жертвой росянки, но сделать это из-за спины Ангеллы Федоровны и охранников, закрывших нас с дядюшкой собой, было трудно.
– Потому что он бестолочь.
– Она же его проглотит! – испугалась я. – Бедный!
– Бедная росянка, – поправил дядя. – У нее наверняка будет несварение. Переварить два метра глупости это не шутки.
– Ой-ой-ой! – защебетала я, когда росянка в очередной раз зверски мотнула бутоном, разогнав толпу киборгов, пытающихся справиться с ней. – Она его же сейчас пополам перекусит!
– Невелика потеря, – махнул рукой дядюшка. – Сейчас надо беспокоиться не о нем, а моем изобретении. Ангелла Федоровна, крайняя степень готовности.
Жужжание стало громче.
Внезапно ствол гигантского растения обступили племянники полковника. Оба успели скинуть пиджаки, мышцы так и бугрились под тонкой тканью их белоснежных сорочек, я почти слышала ее треск. И едва не выпала в осадок от ужаса и восхищения, когда две пары рук обхватили растение у основания.
– Что они делают?
– Ботаники, – сплюнул Антон Павлович. – Заставляют ее отказаться от несъедобного ужина. Ибо глупость и убить ведь может.
Наконец, отряд киборгов и племянники все-таки заставили гигантское растение отпустить горе-ученого. Однако бесследно испытание фитогормона для него не прошло – росянка все-таки оттяпала полбашмака вместе с мизинцем. Как же внук Палкинда орал! А сколько крови было! Три дамы даже чувств лишились. И все же ему повезло, повезло родиться в наш век. Уже через три-четыре, максимум, пять месяцев его палец восстановят.
Племянники полковника под бурные овации вернулись на свои места. Их сорочки остались идеально белыми – ни одного алого пятнышка.
– А теперь на сцену приглашается знаменитый ученый, четырежды лауреат Нобелевской премии, дважды дипломант премии Гуггенхаймов, трижды – Дирака, и просто выдающийся ученый Антон Павлович Ковыряйло!
Зал взорвался аплодисментами. Ведущие взлетели на качелях.
Дядя, важно выпятив грудь, развел руки в стороны, терпеливо дожидаясь, когда телохранители разойдутся и уступят ему дорогу. Затем сделал пару шагов и снова остановился. Медленно развернулся и сказал мне:
– Запомни этот день, Мира. Сегодня я войду в историю! Сегодня начнется новый отсчет в развитии человеческой цивилизации.
Рукоплескания стихли.
– Да, дядя, – согласилась я, – пойдемте, вас ждут.
Но он словно не слышал.
– А, возможно, именно сегодняшний день наши высокоразвитые потомки станут считать началом новой вехи в развитии человечества.
– Прекрасная речь, дядя. Но лучше адресовать ее залу.
Публика забеспокоилась.
Дядя довольно улыбнулся.
– Я так и сделаю, только прежде... Ангелла Федоровна, запечатлите момент.
– Да, ваше выступление стоит того, – подбодрила я, наблюдая, как робот активирует третий глаз, а по факту вмонтированную камеру.
– Мое выступление снимут и так, задача же Ангеллы Федоровны запечатлеть вытягивающееся лицо чертова полковника.
– Антон Павлович...
– Я даже сверхчувствительную камеру установил, чтоб насадиться каждым мгновением, так сказать.
– Ну вы даете, – усмехнулась я.
– Так, ты выглядишь отменно. – Антон Павлович придирчиво оглядел меня и кивнул.
– Спасибо, – улыбнулась я и выпрямилась.
– Оттенок подобран идеально, точь-в-точь, вернее цвет в цвет моему изобретению.
Я нахмурилась.
– Хотя, ногти следовало покрасить тоже в зеленый.
Ну, нет уж! Я завела руки за спину. Меня более чем устраивал маникюр с абсолютно прозрачными ноготками. К ним подходил любой оттенок платья. А ведь я собиралась в самое ближайшее время, как раз после официальной части сменить его на сапфировый или золотой. Кулончик с сапфиром на длинной золотой цепочке надежно скрывался под корсетом.