Я развернулась – на лицах публики отпечаталась брезгливость.
Лучше бы я осталась голой, чем в этом "чудесном" зеленом. Тогда хотя бы смотрели с восхищением.
– Вуаля! – дядя, наконец, сдернул парчу. Публика нехотя перевела взгляд с меня на систему колб, с бегающей жижей. – Позвольте представить вам самообновляемое топливо! – Антон Павлович сиял как лакированные туфли полковника.
На некоторое мгновение в зале воцарилась тишина, звенящая от потрясения.
– Это невозможно! Не может быть! Феноменально! Невероятно! – Ото всюду летели выкрики, словно цветы к ногам актера, гениально сыгравшего роль.
Но наиболее громко, как мне показалось, прозвучала одна фраза:
– Фи, эта гадость такого же отвратительного цвета как и ее платье.
– С моим изобретением вам больше не придется делать ненужные остановки на дозаправку. Больше не будет вредных выбросов в атмосферу. А, самое главное, мы сможем достичь самых отдаленных планет уже сейчас! А сколько будет сэкономлено ресурсов!
– Потрясающе! Профессор, вы гений!
Публика разразилась бурными овациями. Люди поднимались с мест, кричали «браво».
Светящийся Антон Павлович снова обвел собравшихся взглядом и остановился на лице полковника. Вздернул подбородок – мол, вот я и уел вас, дорогой Розиндер! Но полковник неожиданно улыбнулся, нехорошо так. Смиренно дождался когда овации стихнут, медленно встал и жестом попросил у организатора микрофон. Серебряная голова трости зловеще блеснула. На лбу дяди снова проступили капельки пота.
– Как председатель Совета, прежде всего хочу поздравить уважаемого профессора Ковыряйло и... нет, не поставить под сомнение само изобретение, как кто-то тут может подумать, но наоборот, снять малейшие сомнения. Я бы хотел ознакомиться с дневником исследований профессора. Ибо слова словами, но порой их недостаточно. Даже от самых авторитетных и статусных людей. Здесь нужно испытание временем.
– И таковое уже было проведено. Год! – Крупный палец Антона Павловича взметнулся вверх. – Двенадцать месяцев эта жидкость не останавливается. Двенадцать месяцев не теряет своих свойств. Двенадцать месяцев она исправно вырабатывает ровно столько энергии, сколько необходимо.
– Год – это довольно долгий срок, – спокойно подтвердил полковник.
– Исключительно долгий! И никакого распада! Никаких побочных эффектов и выделений!
– Но есть ли гарантия, что через три, пять, десять лет, топливо будет вести себя так же?
Публика замерла.
– Сразу видно полковник, что вы не живете наукой, а лишь соприкасаетесь с ней, – снисходительно улыбнулся Антон Павлович.
Полковник помрачнел. Публика усмехнулась.
– Меж тем, – продолжал дядюшка, – у меня есть видео-дневник, расчеты и подвергшееся сомнению слово простого ученого, четырежды лауреата Нобелевской премии, дважды дипломанта премии Гуггенхаймов, трижды – Дирака.
– И все же, я настаиваю на проверке и дополнительных испытаниях независимыми экспертами.
– Вот как?! – взвился дядюшка.
Полковник удовлетворенно улыбнулся и едва заметно кивнул:
– Настаиваю. Ваше изобретение слишком серьезно и ценно. Поэтому требует детального изучения.
– Вот как?! – снова повторил дядя, похоже, отказывающийся верить в происходящее. – Это единогласное мнение Совета?
Публика замерла в благоговейном ожидании.
– Антон Павлович, – полковник произнес это таким тоном, будто разговаривал не с ученым, а с маленьким ребенком или умалишенным, – вам же хорошо известны правила: Совет принимает решение на заседании после презентации. Извините, профессор, но даже для столь уникального изобретения мы не можем делать исключения. Правила есть правила и они непреложны.
– Вот как... – снова повторил побагровевший дядюшка. Капелек на его лице стало значительно больше. Он вытащил ситцевый платок в мелкий цветочек и промокнул лоб. – Что ж. Я подожду.
– Ждать осталось совсем недолго.
Дядя вытянулся по струнке и поклонился. Зрители зааплодировали.
Мы, наконец, покинули сцену. Оба разочарованные. Спустя несколько минут глубокого как марианская впадина молчания, нарушаемого лишь овациями публики, доносившихся за кулисы, и легким жужжанием грудей Ангеллы Федоровны, я решилась спросить: