– И все же недостаточно хороша для вас.
– Вы мне льстите, – хихикнула я и поднесла розу к носу. Ах, какой аромат!
– Скорее слегка преувеличиваю прелесть цветка.
Ну точно! Акции Данса побили все рекорды, даже Тяна оставили позади. Какие же мы девушки падкие на красивые поступки. Причем, самые простые.
Гортанно запела виолончель. Протяжно, чуть резковато.
– Танго свободы. Наш выход! – воскликнул Данс, повел плечами в такт музыке. Его голубые глаза потемнели. От страсти? – Позволите?
Он ловко выхватил из моих рук розу и отломил две трети стебля.
– Ой!
– Не волнуйтесь, богиня. Здесь есть чудесный сад. Там много прекрасных цветов. Я непременно свожу вас туда, если, конечно, вы пожелаете. Возможно, вместе мы сумеем отыскать цветок, достойный вашей прелести хотя бы на четверть.
Он взял розу в зубы, а ненужный "хвост" спустя доли секунды поиска – куда бы деть – сунул в руку брата. Я усмехнулась – Ганс выглядел довольно забавно со стеблем в одной руке и драконьим фаллосом – в другой. Улыбнулся и с чувством укусил фрукт. Да, забавно, но не жалко.
– Возвращайся поскорее. Я буду ждать.
Кажется, его шансы чуточку выросли.
Данс крутанул меня, затем притянул к себе, прижался щекой к щеке и, вытянув наши скрепленные руки, широким грациозным шагом повел на площадку. Люди расступились. Все, кроме низкорослого ссохшегося от времени старика – сын Маркса и Энгельса с трудом удерживал или держался за невероятно тучную даму, вернее ее талию, точнее, там, где та должна была находиться. Престарелый соперник вздернул подбородок так, будто вызвал Данса на поединок.
Данс резко повернул меня в сторону. Скрестный шаг. Прогулка. Пробежка.
Мы одновременно подпрыгнули, сделали переброс ногами и направились дальше, разрезая снова подтянувшуюся немногочисленную толпу. Публика зааплодировала.
Старик, быстро оценив наш успех, решил повторить его, а, возможно, даже перетанцевать. Он вдруг покраснел, напрягся и, кивком подбодрив свою партнершу, подпрыгнул вместе с ней. Когда они опустились, раздался такой стук, что организаторы Съезда и медперсонал, не сговариваясь, стали стягиваться к танцевальной площадке.
Данс снова развернул меня и слегка наклонил, передав цветок, поднял и повел сквозь пары дальше. Когда мы развернулись, показалось, я различила искры, скачущие по полу. Искры нашей страсти. Удивительно, но Данс будто предугадывал каждое мое движение, словно чуял, знал, что я хочу.
Старик не желал уступать: сбившись с ритма, он решил сыграть на миллион и попытался наклонить свою даму. Однако та, похоже, не привыкла подчиняться или просто не доверилась силе, давно отсыревшей в пороховницах партнера, поэтому наклонила его сама. Страстно, к самому полу. Их пара как раз танцевала в метре от нас. Что-то отвратительно хрустнуло, на миг заглушив даже виолончель. Старик ойкнул и побледнел.
Данс преградил мне путь носком ноги. Я не растерялась – ведь танго не танго без люстрады – и погладила его штанину подъемом правой ноги, а затем пошла по кругу. Данс хитро сощурился и, выбив с места мою ногу, наклонил меня. На этот раз значительно ниже. Мое бедро оказалось поверх его. Я выхватила цветок и медленно провела бутоном по своему телу, задержавшись на считывателе. Платье сменило цвет на алый, публика взорвалась аплодисментами.
Старик снова ойкнул, но разогнуться не смог. Тучная дама совершенно не по-интеллигентски ругнулась и понесла стонущего сына Маркса и Энгельса прочь с танцевальной площадки.
Данс снова перехватил цветок зубами и, перебросив меня в другую руку, вернул его. Наши губы оказались так близко, что если бы не роза, наверняка сошлись бы в страстном поцелуе. А, если бы, не окружающие, то, вероятно, этот поцелуй мог иметь продолжение. Но роза была, оставляя на языке легкую горчинку, разжигая в теле что-то томное и сладостное.
Напоследок Данс перевернул меня в воздухе, подцепил мою ногу своей и очертил ей полукруг, прижимаясь ко мне всем своим естеством, в отдельных местах особенно твердым. Затем снова наклонил меня так низко, что я почувствовала холод от мраморного пола, и одновременно с последним вздрагиванием оркестра горячо выдохнул мне в шею, почти касаясь ее:
– Какое пробирающее начало!
А затем резко поднял и под шквал рукоплесканий забрал у меня цветок и прикрепил его к лацкану.
– Но... – Мои брови обиженно надломились. Я ведь уже представляла как заламинирую его.
Данс поцеловал мою кисть, впился взглядом в мои глаза и отчего-то охрипшим голосом сказал:
– Я осыплю вас цветами. А этот сохраню как память о нашем первом танце, больше похожем на вихрь страсти.