– Так погиб, исчез или похищен? – спросила я, пристально глядя в темно-синие, почти черные глаза Миханова. Падать в обморок я окончательно передумала. Разве можно позволить себе уйти в благодатное забвение в этом театре абсурда?
– Мы не знаем.
– Если вы ничего не знаете, зачем попусту болтать?! – разъярилась Ангелла Федоровна. – Вы решили довести девочку до инфаркта в столь нежном возрасте, бестолочь?!
– Вы не смеете оскорблять меня, – возмутился Миханов.
– Я не оскорбляю, я констатирую факт! – заявила робот, сильнее прижав меня к себе. По толпе поскакали смешки. – Ничего, дорогая, мы во всем разберемся. Ангелла Федоровна рядом.
Близнецы заулыбались:
– Этот робот великолепен, правда?
Миханов слегка побледнел, но не проронил ни звука.
– Так, что случилось, кто-нибудь может толком объяснить? – огляделась я в надежде.
– Пройдемте со мной, полиция все разъяснит, – с изрядной долей обреченности констатировал Миханов.
Полиция… В груди возобновился набат.
***
Мы петляли какими-то нескончаемыми коридорами. Лифт двигался слишком медленно. Воздух с трудом поступал в легкие. Но, наконец, все закончилось – мы оказались глубоко под землей. Огромный вентилятор медленно перемалывал воздух. Светло-серебристые стены поблескивали в диодном свете. Ни одного окна. Неразличимые в стенах дверные проемы. Все слишком гладко, неприступно, давяще.
– Мы в бункере? – уточнила я. В сердце всколыхнулась тревога.
– Совершенно верно, – чуть склонил голову Миханов. – Именно здесь располагается зал заседаний Совета. Помещение защищено по последнему слову техники. Сами понимаете: научные достижения и открытия – дело тонкое. Всякое возможно.
– Где дядя? – снова спросила я.
– Прошу прощения, но я вынужден молчать.
– Что? – раньше меня успела возмутиться Ангелла Федоровна. Я различила жужжание, исходившее от ее груди.
– Следователь настаивал на этом, – спешно поправился Миханов. Черные брови взлетели вверх – он с подозрением и опаской посмотрел на робота. Похоже, жужжание расслышала не только я. – А она вот-вот прибудет. Нам сюда.
Продюсер коснулся стены – дверь отъехала в сторону, обнажив полутемную комнату, обитую деревом и бархатом. Мы прошли внутрь. В другой раз мне бы здесь обязательно понравилось, но сейчас все эти кожаные диваны, свечи и потрескивающий камин угнетали. Благо, что ждать пришлось действительно недолго. Дверь снова открылась, буквально вслед за нами. Я и близнецы, не успев толком присесть, вскочили как по команде.
В комнату вошло двое мужчин. Оба в свободной одежде.
– Здравствуйте, – любезно поздоровался тот, что помоложе, худощавый шатен, и с сочувствием посмотрел на меня. От этого взгляда мне стало совсем не по себе.
Второй, низенький плотноватый, лишь кратко кивнул в знак приветствия и представился:
– Следователь Эркюль Пуардо и мой помощник – Николай Шмыг. Присаживайтесь.
Я с облегчением вернулась в глубокое кресло – ноги предательски дрожали.
Затем он затянулся сигарой и выдохнул длинный дымовой шлейф. Я и Миханов закашлялись.
– Гаванские, – догадался Ганс, затрепетав ноздрями.
– Кубинские, – поправил Данс, жадно поведя носом.
– Вообще-то здесь курить запрещено, – осторожно заметил Миханов.
– Я не курю, я так думаю. А вы мешаете, – следователь сделал еще одну затяжку. – А если следовать логике, вы мешаете следствию. Выходит, вам есть что скрывать? Недостаточная подготовка? Или, возможно и вовсе участие в преступлении?
Главный исполнительный продюсер вздрогнул, достал из кармана батистовый платок, вышитый мережкой и приложил к носу.
– Делайте, что считаете нужным.
– Вот это другое дело, – победоносно заключил следователь и покрутил край седого усика.
– Ну, а теперь начнем. Вы кто? – указал он на меня коротким толстеньким пальцем.
– Ковыряйло Мира Викторовна.
– Дочь профессора Антона Павловича Ковыряйло?
– Племянница.
– Пусть так, – следователь прищурился и пристально оглядел меня с голов до ног и обратно, дважды задержавшись в зоне декольте. – Единственная наследница, я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь – выдохнула я, безразлично пожав плечами.
– То есть вам было выгодно это происшествие?
– Что? – возмутилась я.
– Вы не смеете ее обвинять! – взвилась Ангелла Федоровна.
– Я не обвиняю, я лишь моделирую ситуацию, в которой нередко люди выдают себя. Вот и теперь – на воре и шапка горит.
– Обалдеть! – задохнулась я от негодования. – Мало того, что меня до сих пор держат в неизвестности о случившемся с дядей, так уже обвиняют в преступлении.