– А с этим уже все… Не воин уже, не воин… Такой господину больше не понадобится.
– Пощадите! – услышал Берт плачущий стон Гаса. – Пощадите, господин десятник… Мои ноги… Мои ноги…
– Вижу, что ноги, – усмехнулся бритоголовый.
Берт зажмурился, когда лязгнул меч, покидая ножны, и резко хрястнул удар стали, рассекающей плоть. Стон Гаса смолк.
– Уроды… – просипел рядом с Ловцом Рикер.
– Этих троих, – прикрикнул десятник, – поднимите повыше и сдайте первому сотнику, какой встретится. А он уже решать будет, что с ними делать дальше. Так полагается по приказу господина. Эх, если бы не приказ… Сдадите их сотнику и сразу назад! Понятно? Тут, меж камней, в этой чертовой темноте, много еще этих трусливых животных прячется. Я их прямо нюхом чувствую, тараканов…
Берта и Рикера вздернули на ноги. И, подталкивая, повели по тропе, освещая путь факелами. Полуголого оборванца с раной на боку, так и не пришедшего в себя, волокли по камням, будто мешок.
Тьма вокруг. Сколько же времени они барахтаются в этой непроглядной Тьме? И когда наконец наступит утро? И наступит ли оно когда-нибудь?
Рукояти мечей бьют в спину, ноют перетянутые веревкой руки. Перед глазами покачивается серый, почти неразличимый в сумерках силуэт Рикера – белеет только намотанная на его запястьях веревка. Рикеру трудно идти. Здорово, наверное, ему приложили по голове. Его силуэт раскачивается все сильнее. Иногда Двуносый падает, и его поднимают пинками и злобными окриками. А тот раненый оборванец, которого без всякой жалости тащат за ноги, колотится головой о камень узкой тропы. И не кричит. Только глухо постанывает в забытьи.
Сколько им еще идти? И что их ждет в конце тропы?
Они поднимаются все выше и выше, уже не слышно грохота битвы на перевалах, и мрак изменяется. Теперь он не свистит сквозняками меж камней, мрак раскинулся глухим покрывалом далеко вокруг, а высоко наверху в дыры черного неба смотрят испуганно моргающие звезды. Берт понимает, что они поднялись на вершину горы. Какие-то непонятные громоздкие очертания теперь вокруг них, пугающие очертания, похожие на припавшие к плоским камням скелеты великанов. Огни факелов потерянными душами блуждают и рядом, и далеко, слышны перекликающиеся голоса людей… Но Тьма душит и звуки, и пламя. Тьма не дает ни видеть, ни слышать…
– Стоять! – раздается позади, и веревка на руках Берта натягивается. Рикер тоже останавливается, подчиняясь грубому тычку. Бесчувственного оборванца швыряют на камни.
– На колени!
Не дожидаясь очередного удара, Ловец поспешно опускается на колени. Голова сама собой обессиленно падает на грудь.
– Господин сотник! – рычит голос воина над Бертом. – Получите дезертиров!
– Опять? – всплескивается тусклый и растерянный – но такой знакомый голос. – Что мне с ними делать?
Берт резко вскинул голову. Но ничего он не увидел, кроме неясных фигур, покачивающихся перед ним.
– Я не могу возиться с дезертирами, поймите! У меня много других дел, и я…
– Господин сотник! – раскатилось снова рычание. Видимо, воин уловил слабину в голосе собеседника и теперь давил на него. – Вам лучше должен быть известен приказ… – Воин мгновение помедлил, а затем начал повторять затверженное: – О дезертирах докладывать командирам, задерживать и содержать отдельно от честных воинов.
– Где я их буду содержать?!
– А я почем знаю, господин сотник? Мое дело маленькое. Мне велено доставить и возвращаться обратно. Знаете, сколько этаких норовит сбежать с позиций?..
– Нет, я не могу… – слабо запротестовал сотник, но в ответ услышал лишь удаляющиеся шаги.
– Что делать, что делать… – запричитал сотник, но вдруг смолк. И голос его зазвучал тверже. – Ребята, – заговорил он, наклоняясь к Берту. – А вы по какой дороге бежали, а? Я к тому, что… Может, вы не по той дороге случайно побежали? Может, вы другую дорогу знаете? Не могу я здесь больше… Невыносимо… Люди бегут и бегут, а я что – хуже? Мало ли что я сотник… Я вовсе и не хотел, меня назначили, а я…
– Такой мозгляк, а еще – сотней командует, – сплюнул Рикер.
– Руки бы развязал, – проговорил Берт.
Маленький сотник, почти невидимый в кромешной темноте, ахнул.
– Тебе говорят, Самуэль! – повысил голос Ловец. – Развяжи руки. И поскорее. А то затекли…
– Хозяин, здесь такое творится! Вы себе и представить не можете!
– Могу, – пробурчал Берт, потирая израненные запястья.
Рикер сидел рядом с ним. Помалкивал, но, как понимал Ловец, чутко прислушивался ко всему, что происходит вокруг. Полуголый оборванец, с которого Самуэль тоже срезал веревки, лежал неподвижно.
– Позвольте, я запалю факел! – возбужденно выкрикивал Самуэль. – Даже не верится, что это на самом деле – вы. Я уж и не думал, что снова вас когда-нибудь увижу!
– Не сметь! – негромко сказал Рикер.
Самуэль осекся.
– Правильно, – подтвердил Берт. – Не стоит зажигать огня. И говори, пожалуйста, потише… Нечего и думать бежать отсюда, – проговорил он с полувопросительной интонацией.
– Так и есть, – мрачно отозвался Рикер. – По крайней мере сейчас…
– Впрочем, может, это и к лучшему, что мы оказались здесь.
Рикер изумленно крякнул. А Самуэль спросил:
– Это почему?
– Марта, – коротко ответил Берт.
– Что?
– Марта, – повторил Ловец. – Она здесь. Она с Сетом.
Рикер молчал. Берт, кажется, забыл о его существовании.
– Я думал вырваться из-под надзора караульных, чтобы попытаться разыскать ее, а попал в еще более крутой переплет. Но сейчас мы… ближе к расположению ставки?
– Это да, – сказал Самуэль, – только… подобраться ближе вам… нам вряд ли удастся. Там такая охрана!
– Погоди, друган, – мягко встрял вдруг Двуносый. – Этот твой друг… ведь сотник, да? Разве он не может сопроводить вас… нас к твоей бабе?
Берта больно кольнуло то, что Марта была определена грубым словом, а вовсе не то, что Рикер вдруг внес дельное предложение к предприятию, которое вообще-то должно быть ему самому глубоко безразлично.
– Мысль, – подхватил Берт. – Кстати, Самуэль, а что ты здесь делаешь?
– Я?.. – Самуэль неожиданно хихикнул. – Вы не поверите…
– Перестань повторять одно и то же.
– Простите, хозяин, мне трудно собраться… Вы не знаете, а меня за то время, пока мы не виделись, несколько раз чуть не казнили. Представляете, каково это – чувствовать, что тебя вот-вот вздернут! Сколько я здесь натерпелся! Как только меня приволокли в казарму, у меня тут же отобрали сумку. Один тип решил, что грохот грома – это какое-то диковинное деликатесное масло. Субстанция и впрямь немного походила на масло, но только цветом, а на запахи никто не обращал внимания в принципе, потому что наша тесная казарма не проветривалась, наверное, вообще никогда. Короче говоря, этот тип намазал грохот грома на лепешку, откусил и не успел даже закричать. Так как кричать без головы довольно-таки, затруднительно. На шум ворвались стражники, и меня поволокли в замок. Ну, думаю, точно петли не миновать. Только казнить меня не казнили. Какой-то большой господин с татуированным лицом принял меня достаточно любезно и все выспрашивал о назначении изобретений из моей сумки. Я, хозяин, очень приободрился, рассказывая. Я даже увлекся. А кто бы не увлекся, видя такое внимание со стороны зрителей. В комнату столько народу набилось! Я показал в действии плач русалки, зев дракона, паучье жало… и еще много всего… Только вот адские искры меня, как обычно, подвели. Когда у большого господина с татуированным лицом вспыхнули волосы, я чуть было не потерял сознание, поняв, что вот теперь-то меня точно повесят, а возможно, предварительно даже четвертуют. Но большой господин нисколько не обиделся. Он лишь подбил мне глаз, сломал нос и выбил три зуба, но сразу после этого назначил меня Мастером огня и передал под мое командование три десятка катапульт и сотню воинов. Так что в казарму я больше не возвращался…
– Катапульты… – повторил Берт, поднялся, протянул руку по направлению к одному из великанских остовов, угрожающе высившихся во мраке, и наткнулся на толстый деревянный брус. – Значит, это катапульты.