У входа в особняк стояли карета лейб-медика и мотор Королевской Медицинской Академии с древней эмблемой лекарей, тройным листком живи-травы в белом круге. В грязном и пыльном снегу лежало чьё-то тело, прикрытое окровавленной шинелью до сапог, а над ним стоял живой Раш.
Мне показалось, что он совсем седой, седой как лунь, – но его просто пыль засыпала с головы до ног. Его палевый сюртук спереди почернел от крови, белое, дико спокойное лицо покрывали кляксы крови, кровь капала с опущенной ладони.
Я побежала к нему, отпихнула кого-то с дороги, схватила его за руки – он смотрел на меня совершенно чёрными глазами, зрачки у него расширились, как от сильной боли.
– Господи, Раш, живы вы, – выдохнула я. – Слава Творцу! Куда вы ранены?
– Цел я, леди, – сказал он медленно. – Не ранен. Это не моя кровь. Помогал… медикам. Хорошо, что вы приехали. Я… ждал. Очевидно… надо войти в дом, да?
– Вам надо отдохнуть, герцог, – сказал Валор, подходя. – Вас оглушило.
– Я в порядке, – сказал Раш так же тихо и медленно. – Жейнар умирает. Дочь… ей только шестнадцать… а ноги нет. Кость торчит. Девочка. Ещё девочка. Ещё дети.
Из его глаза вытекла слеза, окрасилась кровью, как у вампира, и скользнула по лицу, по-прежнему дико спокойному. Норис сунул мне чью-то жандармскую форменную шинель, мы с Валором укрыли ею Раша и пошли вместе с ним к парадному подъезду.
Подъезд был совершенно цел, швейцарская и холл – тоже. Из холла вела наверх лестница, украшенная южными растениями, – и я услышала, как там, наверху, кричит девушка. Анфилада первого этажа заканчивалась грудой обломков.
– Норис, – сказала я, – пошлите за Ольгером. Он гениальный алхимик, может, что-то посоветует медикам. А где Жейнар, мессир Раш?
– Там, – сказал Раш, показав кивком и взглядом. – Там, наверху, тепло… а здесь холодно очень, – и вдруг повалился на руки Валору.
– Шок, – сказал Валор. – Идите, идите, деточка, я ему помогу. Он в относительном порядке.
Я кивнула ему и побежала по лестнице на второй этаж.
Там было совсем не похоже на особняк правителя: там был импровизированный госпиталь. В высоком светлом зале на полу лежали перины, матрасы, – видимо, их собрали со всего дома, – а на них окровавленные и обожжённые люди, которых мне показалось слишком много. Кто-то лежал в забытьи, с кем-то возились медики, пахло порохом, горелым деревом и мясом, кровью, карболкой и хлороформом. Я искала глазами Жейнара – но это всё были взрослые люди. Здесь было до странности тихо, только некоторые из раненых глухо стонали.
– А дети? – спросила я у медика, отмывавшего в тазу с водой окровавленные руки.
– Дальше, – сказал он. – Здесь те, кого выбросило и мы из-под камней вытащили. Рвануло в приёмной герцога, а там много народу было. Тут – счастливчики, остальных разорвало на части.
Я побежала дальше.
Нашла детей в гостиной.
На кушетке лежала девушка. У неё были такие же тяжёлые вороные волосы, как у Раша, и такое же белое лицо, как у него сейчас. Она изо всех сил держалась за руки заплаканной дамы в домашнем сером платье и кусала губы – это она кричала. Её окровавленное розовое платье было задрано, мокрые от крови остатки белья валялись на полу, одну её ногу два медика укладывали в пропитанные гипсом бинты, а второй почти не было – только мешанина костей и кровавых клочьев. Мессир Сейл что-то делал в этой кровавой каше блестящим инструментом, похожим на ножницы, второй такой торчал из глубины раны.
– Ампутация тут нужна, леди Гелида, – говорил Сейл. – Ничего больше не сделаешь. Ампутация – и скорее, пока она кровью не истекла: сосуды плохо видно, не остановить. Мы приготовили стол в столовой, там светлее.
Девушка рыдала и кричала: «Нет! Нет!» Её мать плакала молча.
– Вы заснёте, леди Мельда, – сказал Сейл девушке. – Заснёте – и будет легче, поверьте. Всё будет хорошо, вам повезло: вы выжили…
Мельда кивнула – и снова зарыдала без слёз. Медики переложили её на развёрнутое одеяло и вынесли из комнаты.
Жейнар лежал на высоко подложенных подушках на диване – и пожилой медик что-то делал с его головой. На Жейнаре были клочья обгоревшей и окровавленной рубашки. Мне показалось, что лица у него вообще нет: грудь, шея и лицо – только кровь и обожжённое мясо. Но Раш ошибся: мой парень был жив и не собирался умирать.