Валор согласно склонил голову и хотел что-то сказать, но тут в нашу гостиную быстро вошла Друзелла.
– Прошу меня простить, государыня, – сказала она виновато. – К вам мессиры Броук и Сейл. Срочно, по секретному делу.
– Мессир Валор посвящён во все секретные дела, – сказала Виллемина. – Спасибо вам, дорогая Друзелла. Зовите, – и улыбнулась нам, когда камеристка вышла. – Боже мой, какая таинственность!
– Она приказала всем живым покинуть анфиладу, – сказал Валор с улыбкой в голосе. – Ни души рядом не чувствую.
– Посторонняя мышь не подслушает, – хихикнула я.
– Хорошо, – кивнула Виллемина.
Вошли и поклонились Броук и Сейл. Броук был тщательно выбрит и причёсан, одет в отличный сюртук – и всё вместе выглядело так, будто он пытался скрыть сильную усталость молодцеватым видом. У Сейла под глазами были синячища, как у привидения, складка между бровями и вообще – даже более озабоченный и хмурый вид, чем в доме Раша, когда медики пытались спасать раненых.
– Пожалуйста, садитесь, дорогие мессиры! – радостно сказала Виллемина. – Выпьем кавойе, хорошо? Это отчасти помогает от дурных новостей. Маршал Лиэр рассказывал, что в гвардии завелась мода доливать в кавойе капельку рома – и это называется «поймать крабика». Не хотите ли попробовать?
– Если мода из гвардии, то будь уверена: они доливают не капельку, – возразила я и всех насмешила. Даже напряжение слегка сошло.
Броук и Сейл взяли чашки.
– Так вот, – со вздохом сказал Сейл. – Мне тяжело это говорить, государыня, но… похоже, вам придётся родить в ближайшее время. Более того: в ближайшие дни.
– То есть я не доношу почти месяц? – нахмурилась Виллемина. – А что со мной случилось?
– Исключительно подходящий младенец, – сказал Сейл. – Такой шанс может больше не представиться, дорогая государыня. Во-первых, врождённое клеймо Тьмы – в принципе достаточно редкая вещь. Во-вторых, младенцы с клеймом чрезвычайно редко бывают по-настоящему крепки и здоровы. В-третьих, они уж почти никогда не бывают миловидны. Мои люди вместе с юным мэтром Норвудом уже не первый месяц обыскивают все приюты при монастырях, дома призрения подкидышей и благотворительные госпитали для рожениц – и нашли до вчерашнего дня лишь двоих младенцев. У одного из них – тёмно-красное родимое пятно, похожее на коросту, закрывающее половину лица, шею и часть груди. У второго – раздвоенный кончик носа. Мы, разумеется, забрали этих младенцев, чтобы воспитать за казённый счёт. Вы согласны, что ни эти дети, ни похожие на них не годятся для нашей цели, государыня?
– Раздвоенный кончик носа – это сильно, – сказала я. – Народ восхитится.
– Пятно – не слабее, – хмуро сказал Броук. – Всё равно что надпись на лбу.
– А то дитя, которое вы нашли вчера? – спросила Вильма.
– Прелестный младенец, – сказал Сейл. – И здоровенький. Светлые волосы, глаза словно у молочного котёнка…
– Звучит очаровательно, – сказала Виллемина. – Но в чём подвох?
– У него шесть сосков, – сказал Броук не просто хмуро, а мрачно.
– Хорошее клеймо, – сказал Валор. – Надёжное. Знак силы.
– Да, – кивнула Виллемина. – О нём будут знать только кормилица, няня и все мы. Вначале его закроют пелёнки, потом – платьице, потом – костюмчик… Дитя спокойно вырастет – и не будет никаких… эксцессов. Замечательный младенец, мессиры, вы провели колоссальную работу, нашли именно то, что необходимо… но меня тревожат преждевременные роды.
– Лучше сейчас, чем после полнолуния, – сказал Броук. – Иначе будут болтать, что вы выкинули после дьявольского обряда. Что это кара Божья. А так – увидели дом Раша после взрыва, задумались, испугались…
– Мне не нравится, – сказала Виллемина.
– Нам будет очень непросто представить в храме подданным новорождённого младенца, которому сравнялся месяц, – сказал Сейл. – Женщины хорошо представляют, как выглядят младенцы.
– Ну, знаете, на недоношенного он тоже не будет особенно похож, – сказала я.
– А это будет особая милость Божья, – сказал Валор.
– Вы что, издеваетесь? – фыркнула я, но меня никто не поддержал.
– Раш устроит какое-нибудь чудо, – сказал Броук. – Чтобы никто не усомнился.
– Нет, дорогие друзья, – вдруг твёрдо сказала Виллемина. – Чудес уже хватит. Кажется, я поняла, что нужно делать. Я намерена тянуть с родами, сколько это возможно. Но если вдруг случится что-то нестерпимо ужасное – я рожу. От ужаса. Я рожу – и мы сообщим, что не можем подвергать слабенького младенца риску подцепить простуду или родимчик в храме. Мы его благословим в дворцовой часовне, дадим имя – Гелхард, несомненно, и сообщим всем, что представим дитя народу, когда оно немного подрастёт и окрепнет.