– Талиш из дома Долгой Дороги, штурман! Найл из дома Звёздного Перекрёстка, матрос первой линии! Эрик из дома Бронзового Клинка, рыбак!..
Видит Небо, Валор умел общаться с духами, умел! Более того: он умел общаться с духами моря. Команда Фогеля делала манекены не наугад: Валор сказал им точно, сколько душ намерено вернуться домой, пусть даже и в таком виде, – и у нас оказалось семьдесят четыре мёртвых моряка. Валор знал их всех и помнил по именам. Они все стояли теперь на площадке спуска – и кто-то украдкой ощупывал себя, кто-то смотрел в лунные небеса, а кто-то искал взглядом в толпе.
– Всё? – спросила я на всякий случай.
– Да, – кивнул Валор – и я закрыла звезду.
И вот в этот-то момент женщина в толпе пронзительно закричала: «Эрик! Эрик, сынок!» – и, наверное, начала толкаться, и её пропустили – и она полетела на спуск, где стояли мертвецы, и один из них вскрикнул: «Мама, это я!» – и она кинулась ему на грудь, и её не смущало, что у него белое фарфоровое лицо и лысая голова манекена. Как-то он так ей ответил – и потом что-то тихо говорил, – что она узнала, обнимала его и рыдала, и это вдребезги разбило всю торжественную оцепенелость.
Мёртвый моряк кричал: «Алика! Алика!» – а раньше Алики успел шустрый малыш лет семи и прыгнул мёртвому на шею с воплем «Папка вернулся!». Кого-то из мёртвых тискали живые моряки, кто-то уже сам пробирался через толпу в поисках – то ли жены, то ли матери, то ли друзей… Они вернулись из смерти, как из очень долгого и очень опасного плаванья, и их дождались и радостно встретили – и я поняла, что Прибережье впрямь не особо нормальное место.
То ли это мы стёрли все грани, то ли грани сами стёрлись. То ли мы просто так привыкли ждать наших друзей, мужей и любимых из моря, что и удивиться толком не можем: мы просто дождались.
Живые и мёртвые вперемешку жали руки работягам Фогеля и ему самому. Фогель и Глена что-то торопливо объясняли: наверное, когда можно будет зайти в мастерскую, чтобы там надели парик и приклеили усы, или – как ухаживать за механизмом. Кто-то счастливо рыдал, кто-то орал «виват!», кто-то пел хором: «По волнам, по волнам мы с тобой придём домой – мы пройдём все штормы мира, а потом придём домой!»
Валор подал мне платок и помог замотать клешню, но кровь уже почти не сочилась.
Я привалилась к его плечу и сказала:
– Мы молодцы. Это было правильно.
– Леди Карла, – окликнул Лейф, – гляньте-ка, – и показал вниз, на воду.
Со спуска все уже ушли, поднялись наверх и радостно переживали невозможную встречу. И на ступенях, ведущих в воду, полусидело-полулежало, облокотясь на камень, тёмное и мокрое мерцающее существо. Второе такое смотрело из воды. Фонарик-кораблик лежал на ступенях рядом с ними – и тёплый огонёк отражался в их огромных, выпуклых, нечеловеческих глазах.
– Русалки, – прошептала я.
Валор только кивнул.
А русалки будто поняли, что их заметили. Та, что сидела, подняла свою лягушачью лапу с перепонками между длинными пальцами и махнула почти человеческим приветственным жестом. И всё. Соскользнула в воду изящно и без плеска – и пропала. Вторая ещё секунду смотрела прямо на меня – и так же бесшумно ушла под воду.
А я смотрела на ступени, в которые бились мелкие волны, и думала: ну не могло же это померещиться всем троим, верно?
– Удивительно, – вдруг сказала Виллемина откуда-то из-за плеча Валора.
Я обернулась. Она, очень простенько одетая в духе «королева инкогнито», в обществе Ольгера и Нориса, уже стояла на набережной рядом со мной. Ей полагалось бы сидеть в карете вместе с Броуком и Рашем – но оттуда, наверное, было хуже видно.
– Прости, дорогая, – сказала Вильма, улыбаясь. – Я боялась тебе помешать. А теперь ужасно жалею, что не попыталась побеседовать с русалками. Они словно в гости к нам пришли… или поучаствовать в обряде, не знаю… Но они удивительные.
– Конечно, когда кругом толпа… – пробормотала я – и тут мир начал медленно кружиться, будто неторопливая карусель.
Я успела почувствовать, как меня подхватили Вильма и Валор, – и провалилась в тёплый и тёмный сон, как в вату.
Я проснулась в нашей с Вильмой спальне – но, хоть убей, не могла понять, как туда попала. Обряд был тяжёлый – ну и вот, заснула так, что не услышала, как меня сюда принесли и раздели.
Из окон сквозь опущенные шёлковые шторы, полупрозрачные, как любила Вильма, сияло сплошное солнце: я проспала до полудня. Виллемины уже не было: она работала с утра, а я валялась, как ленивая кошка. Истомно было, голова слегка кружилась, моя бедная клешня ещё болела, и не хотелось вставать с постели – но в мире что-то без меня происходило, а это мне казалось полнейшим безобразием.